Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего

Шехерезада и Андрей. С разрешения Ребекки Замдборг

Я рассказала истории нескольких людей, которым пришлось смотреть в лицо смерти. Эти благородные души до самого конца вдохновляли и восхищали всех, кто ухаживал за ними, своим самообладанием, твердостью, достоинством. Смерть – не поражение; поражение – повальное отрицание смерти обществом. Греческие боги не мирились с собственной смертностью. На это способны только люди.

Бессмертные – смертны, смертные – бессмертны;
смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают.

ГЕРАКЛИТ[27]

Эпилог Заря уже занимается

В 1988 году наша мама прилетела погостить в Буффало из Карачи, и мы со старшей сестрой Амерой и братом Таснимом ясным летним днем отправились с ней погулять по магазинам. Тасним, кардиохирург из центральной больницы Буффало, уже сотни раз проводил аортокоронарное шунтирование, а его команда была главной по пересадкам сердца в западной части штата Нью-Йорк. Невозможно было пройти и пятидесяти шагов по торговому центру, чтобы нас не остановил кто-нибудь из его пациентов и не бросился с энтузиазмом жать ему руку, солнечно улыбаться маме и рассыпаться перед ней в благодарностях за сына, который героически спас ему жизнь. Дома, разумеется, Таснима превозносили куда меньше: мы, его братья и сестры, старались не допустить, чтобы у него развилась свойственная хирургам мания величия. На семейных сборищах мы немилосердно дразнили его. Моя сестра Зухра невинно спрашивала:

– Апс, как это называется, когда два кардиохирурга смотрят на кардиограмму?

Я невозмутимо отвечала:

– Двойное слепое исследование!

Хорошо, что никто больше Таснима не любит хорошую шутку: он тут же парировал, обращаясь к педиатру (моя сестра Атийя), радиологу (моя сестра Зухра) и онкологу (ваша покорная слуга):

– По статистике ваши уколы, милые дамы, в девяти из десяти случаев попадают мимо цели! Колоть надо шприцем, а не языком!

У нас с сестрами было любимое сокращение, которым мы называли некоторых наших бывших бойфрендов, а Тасним – наоборот, нас:

– Ну, сестрички, чем займется вечерком наша компания НАТО?

(Никакой Активности, Только Обещания – вот что означало это кодовое слово.)

А иногда медовым голосом спрашивал нас, слышали ли мы о том, как один механик, чинивший мотоцикл кардиохирурга, сказал: “Глядите, док. Я залез вашей машине прямо в сердце, извлек клапаны, все починил, потом поставил обратно, и теперь она работает как новенькая. Почему я получаю сорок тысяч баксов в год, а вы – сорок тысяч в месяц?” – “А вы на ходу попробуйте”, – самодовольно ответил хирург.

Когда мы вернулись домой, мама задала вопрос, которого я так боялась.

– Ты прожила в Буффало почти десять лет. Я не видела ни одного твоего пациента. Почему при сердечно-сосудистых болезнях все настолько лучше, чем при раке?

Она уловила самую суть. Мы с Таснимом часто разговаривали на эту тему. Наш вывод гласил: кардиологи знают, что единственный действенный метод лечения – это профилактика и раннее вмешательство. Эквивалент рака в кардиологии – это сердце, поврежденное настолько, что остается только пересадка. Рак на поздних стадиях похож на конечную стадию сердечных болезней: спасти жизнь могут только крайние, героические меры.

– Почему же вы тоже не ищете способы ранней диагностики рака? – спросила мама.

Ей было приятно услышать, что именно поэтому я и посвятила свою жизнь изучению и лечению МДС: чтобы ловить лейкоз как можно раньше.

– Тогда хорошо, что ты живешь в Америке. Тебе легче будет убедить коллег изменить подход. В Пакистане систему и за целую жизнь не изменишь.

Она регулярно спрашивала, как продвигаются мои исследования МДС, а когда она умерла – в 2002 году, меньше чем за три месяца до Харви, – я сидела у ее тела, обряженного в погребальный саван, в военном жилищном кооперативе Имамбарда в Карачи и думала, что осиротела в том числе и интеллектуально. Оказалось, что на каком-то глубинном эмпирическом уровне я черпала очень много сил в ее непоколебимой вере в меня – и не подозревала об этом, не понимала, как сильно жду наших еженедельных телефонных разговоров, когда мы болтали обо всем на свете, но в основном о моей работе, которая казалась маме крайне увлекательной. Не просто так мы прозвали ее мозговым центром нашей семьи.

Kis ko ab hoga watan mein aah! mera intezar?
Kaun mera khat na aanay se rahay ga beqarar?
Кто ждет меня теперь, увы, на родине моей?
Коль не придет мое письмо, утратит кто покой?

АЛЛАМА ИКБАЛ

Почему же мы не ищем способов ранней диагностики рака?

Заносчивость. Самоуверенность. Презрение.