Первая командировка

— Много нового, — улыбнулся Самарин. — Но нужно поговорить.

— Я вижу, у вас коммерция — это одни разговоры, — усмехнулся Граве и демонстративно посмотрел на часы.

— Отец нашу сделку одобрил, — начал Самарин. — Остается только одно: он непременно хочет, чтобы я увидел хотя бы образцы товара.

Граве долго молчал, потом рассерженно встал и вышел из комнаты. Спустя несколько минут он вернулся в сопровождении пухлого господина в штатском светло-сером костюме, в галстук у него был воткнут золотой значок в виде свастики. Редкие белесые волосы зачесаны на прямой пробор, такие же белесые глаза прячутся в густых и тоже белесых ресницах. Приплюснутый, как у боксера, нос. Все верхние зубы золотые. Ему было, пожалуй, под пятьдесят...

Он никак не был представлен Самарину, сам даже не поздоровался и довольно долго бесцеремонно рассматривал его. Самарин понял, что это и есть тот самый второй соучастник сделки, о существовании которого он догадывался.

Самарин уже собрался повторить свое сообщение об одобрении сделки главой фирмы, как Пухлый неожиданно спросил:

— Почему вы не на военной службе?

— К великому огорчению моему и всей нашей семьи, у меня врожденный порок сердца.

— Да, медицина против этого пока бессильна, — мимолетно вздохнул Пухлый. И новый вопрос: — Вы в партии?

— Порок сердца этому не преграда, хотя, сознание неполноценной работы и для партии меня тоже немало огорчает.

— А сколько мелких людишек прячутся за болезни, чтобы уклониться от обязанностей перед партией! — вроде бы безотносительно к Самарину огорченно произнес Пухлый. — И вот, между, прочим, еще то новое, что создал фюрер, — коммерсант, принадлежащий не своему текущему счету, а партии. Но не мешает это вам как коммерсанту? Откровенно?

— Наоборот! — удивился вопросу Самарин. — И отец, и я принадлежность к партии считаем нашим огромным преимуществом перед коммерсантами, которые вне партии.

— Отлично сказано, отлично, — как-то механически произнес Пухлый, глядя при этом на Граве. И продолжал: — И ваша фирма не промахнется, если всегда с пониманием будет относиться к тому, что делает наша партия во имя великой Германии и в интересах истинных немцев.

— Мы стараемся, — скромно обронил Самарин.

— А сколько вашего брата сломали себе шею, когда мы начали освобождать германскую экономику от еврейского гнета! Ведь как было. Каждый второй магазин — еврейский. Каждая третья торговая фирма — еврейская. А некоторые немецкие горе-коммерсанты, которым евреи повязали руки и ноги, завопили, что наша партия и фюрер делают неправое дело. Пришлось этим идиотам вправлять мозги.

— Наша фирма истинно немецкая, — подхватил Самарин. — А те события, о которых вы говорите, кроме всего прочего, устранили нашего опасного конкурента, из-за которого отец ночей не спал.

— Ну видите, видите! — воскликнул Пухлый, глядя на Граве. — Значит, вы убедились, что, решая еврейскую проблему, фюрер хотел одного — чтобы лучше стало немцам. Вы знали, Граве, с какой фирмой мы имеем дело?

— Он начал с выяснения нашей кредитоспособности, — усмехнулся Самарин.

— А для меня важнее, что мы имеем дело с коммерсантами, которые являются нашими товарищами по партии. Ну-ка, Граве, ставьте, что у вас там есть, на стол.

Пока Граве доставал из холодильника коньяк, наполнял рюмки, Пухлый сказал со скорбным лицом:

— Теперь все понимают, что решение еврейского вопроса — благо для Германии. Но для нас решение этого вопроса — наша ежедневная работа. Кошмарная работа! Уверяю вас, потяжелее, чем на фронте.

— Догадываюсь, — тихо и сочувственно отозвался Самарин.

— Нужны железные нервы и железные силы, — продолжал Пухлый. — И наши люди доказали великую свою преданность фюреру и партии. Выпьем за них с благодарностью,

Самарин только пригубил рюмку. Пухлый посмотрел на него удивленно, потом, видимо, вспомнил:

— Ах, да-да!.. С вашей болезнью шутить нельзя. А мы так просто кровно заинтересованы в вашем здоровье! — рассмеялся он, выпил коньяк единым махом и, поставив рюмку, сказал: — И вот мы решили сделать нашим героям небольшие подарки. Но не за счет Германии. И для этого — наша сделка с вами, Раух...

Вот, оказывается, какое объяснение придумали они своей афере.

— Я рад оказаться полезным вам в этом хорошем деле. И с тем большей радостью я приехал сюда, имея возможность сообщить, что отец сделку решительно одобрил и у него наладилось дело с валютой.

— Вот это уже дело! — воскликнул Пухлый. — За его успех! — Он поднял свою рюмку, за ним — Граве, Самарин к своей только притронулся.

— Более того, — продолжал Самарин. — Отец спрашивает, нельзя ли сделку расширить, причем значительно, до суммы 50 тысяч?

Гестаповцы переглянулись.

— Это следует обдумать, — помолчав, сказал Пухлый. — Но не пора ли завершить то, о чем мы договорились?

— Конечно можно! — с готовностью ответил Самарин. — Остается только одно: отец по-прежнему требует, чтобы я увидел хотя бы образцы товара и убедился, что это действительно золото.

— Граве, покажите образцы! — распорядился Пухлый.