Первая командировка

Немец мимолетно глянул на его аусвайс, на разрешение, перевернул аусвайс другой стороной, положил на стол и, вынув из ящика несколько штемпелей, выбрал нужный и пристукнул им по бумаге:

— Когда собираетесь в Ригу?

— Завтра.

— Поезд в семь утра. Можете сесть в вагон для офицеров. Скажете, разрешил лейтенант Реймер.

Самарин взял аусвайс, посмотрел штемпель и вспомнил совет Ивана Николаевича — постараться, чтобы на его документах как можно скорее появились современные немецкие отметины.

В отеле он получил тесную, затхлую комнатушку. Спустился в буфет. Там сидели офицеры, у которых он спрашивал, где отель. Они ему улыбнулись. Он улыбнулся им и сел за соседний столик. Посмотрел, что было на столе у немцев. Ну конечно же, пиво и сосиски. Он заказал это и себе.

Офицеры вели себя шумно, весело, то и дело громко смеялись, но в их веселье была какая-то искусственность, будто они старались свое веселье показать другим. Разговор у них шел о женщинах, и все они издевались над своим рыжеволосым товарищем по имени Пауль.

— Нет, Пауль, ты все-таки расскажи нам, не увиливай, игра стоила свеч?

— Стоила, и я не из тех, кто не умеет песню допеть до конца.

— Песня-то была хорошая?

— Во всяком случае, длинная как ночь.

— Ха-ха-ха!

— А Швейцер уверяет, что видел тебя в тот вечер на почте и ты там, обливаясь слезами, писал письмо мамочке.

— Ха-ха-ха!

— Швейцер спутал меня с кем-то…

— Спутал? Тебя? Это с твоей-то самой рыжей на всю Германию башкой?

— Ха-ха-ха!

Засмеялся и Самарин. Это увидел един из офицеров и подмигнул ему.

Не торопясь и совсем не ощущая вкуса еды, Самарин поужинал, рассчитался и встал. Проходя мимо офицеров, кивнул им и пожелал спокойной ночи.

— У нашего рыжего друга спокойных ночей не бывает…

Самарин уходил, а за спиной у него не умолкал хохот.

Спал он в эту ночь час, не больше, лежал с открытыми глазами, вспоминал происшедшее с ним в этот день. Боже мой, сколько всего уместилось в один только день! И ведь начинался-то он в Москве! Потом был полет, прыжок… Чертов портфель! Что было бы, если бы он пропал?! Он еще и еще раз обдумывал все что случилось с ним в этот день, еще и еще раз проверял себя.

И вот первая ночь, и она уже среди врагов. Он видел их вблизи и даже разговаривал с ними. Он им улыбался. И все его силы были устремлены к одному — быть точно таким, как они.

И в это время ему казалось, что он слышит чуть хрипловатый голос Ивана Николаевича…

Рассказ Ивана Николаевича Урванцева

— При внедрении крайне важна самая первая зацепка. Иногда от этого зависит все дальнейшее. Но удачная первая зацепка может породить и ложную уверенность в том, что дальше пойдет все как по маслу. Это чертовски опасно. Я уже говорил тебе о своей работе во Франции. Легенда у меня, как помнишь, была железная. На этой легенде я въехал в Париж, как на белом коне.

А вокруг тьма таких же, как я, белых офицеров, только без средств и влачащих, в общем, жалкую жизнь. И они льнут ко мне как к соотечественнику, который с деньгами и может их угостить, а то и выручить в критический момент. Но с другой стороны, они таких денежных соотечественников не любят, иногда прямо ненавидят, считая их пройдохами и ловкачами, которым все равно, где делать деньги, и которые плюют на полоненную большевиками Россию. Но я в этой психологической ситуации разобрался не сразу и продолжал обретать знакомства в офицерской среде, терпеливо ожидая, когда в круг моих знакомых попадется фигура, как-то связанная с русским общевоинским союзом.

И все шло хорошо, даже очень хорошо, как вдруг я обнаружил, что один путавшийся возле меня штабс-капитан что-то слишком настырно лезет с расспросами о подробностях моей службы у Юденича и у поляков. Но обнаружил я это поздновато, когда порассказал ему всякого немало, в том числе и такого, что можно было проверить и установить некоторые неточности. Учти, кстати, как бы ни была идеальна и надежна легенда, если с ней обращаться неосторожно и увлечься импровизациями, можно напороться на беду.

Так вот… Мысль о подозрительной настырности того штабс-капитана возникла у меня, как сейчас помню, в дешевеньком бистро возле русской церкви, где мы в небольшой компании отмечали духов день — пили вино, пели и вспоминали свою российскую жизнь.

И вдруг штабс-капитан предлагает: давайте вспоминать свои родные города. Вроде бы предложение естественное, и он первый вспоминает свой родной Саратов, говорит о городе, о красавице Волге. Кончил — и сразу ко мне: давайте теперь вы.

По легенде я был уроженцем города Велижа, где мой отец служил в городской управе по бухгалтерской части. Естественно, что город своего детства в пределах детского и отроческого восприятия я знал. Но, подспудно чувствуя какую-то опасность, я сказал: «Мне моего заоблачного детства так невыразимо жалко, что я стараюсь его не вспоминать — всякий раз ком застревает в горле. Стоит закрыть глаза — и передо мной засеребрится Двина, и я…» Тут я очень натурально запнулся от волнения и отвернулся в сторону.

Все молчат — понимают меня, А штабс-капитан вдруг деловито спрашивает: