Первая Конная

— А ежели командующий, что тогда? Придеть смотреть полк, а этот будет перед фронтом хвостом крутить… А? На нею Красную Армию стыд и позор. В разгар Гражданской войны и вдруг подобное распутство. Что, она с жеребенком в бой должна идти? — Он обернулся к бойцам. — Коноводам строгий приказ: жеребцов соблюдать отдельно.

Бойцы молчали.

Командарм вошел во двор лазарета. Внезапно совсем рядом, за густыми кустами акации, послышались голоса. Он невольно прислушался.

— Ну да, все вы так, мужики, говорите. На словах-то вы, как на гуслях, — недоверчиво говорил молодой и бойкий женский голос. — Вам бы только урвать и удрать. Знаем. Не в первый раз, ученые.

— Будьте без сомнения, Авдотья Семеновна, — с убеждением говорил сиплый голос, принадлежащий Суркову. — Пусть какой другой обманывает, а мое слово верное. Раз сказал, значит, точка. Ну, как? Значит, согласные?

Буденный усмехнулся, качнув головой, и толкнул дверь в дом.

Раненые спали и посапывали во сне. Женщина, шившая на машинке простыни, подняла голову.

— Здравствуй, Надюша, — сказал командарм. — Чем лечишь, товарищ начальник лазарета?

— Иодом, — ответила та, отбросив упавшие волосы. — Сема, ты мне муж или не муж?

— Муж, — ответил командарм.

— Семен Михалыч, — вдруг приподнялся с полу раненый. — Видать, вроде того, что остаемся мы?..

— Остаетесь, — ответил командарм.

Женщина отвернулась и вновь склонилась над машинкой.

— У ребят соображение — не отбиться нам… — сказал раненый.

— Не канючь, — недовольно ответил командарм. — Небось, не оставлю.

Раненый смолк. Женщина шила, не оборачиваясь. Командарм потоптался за ее спиной и сказал:

— Ну, я пошел…

— Иди, — ответила женщина. — Муж.

…Командарм шел через площадь. Бойцы у костра смолкли.

— Что не спите? — спросил Буденный.

— Перед боем и кони не спят, товарищ командарм, — ответил ему боец, — вздыхают да переступают.

Матвей потянул гармонь с тачанки.

— Командарм, — сказал он. — Поиграем песню.

— Поздно.

— Тю! — сказал Матвей. — Может, у кого эта ночка последняя, и ее проспать?.. Поиграем?

Буденный взял гармонь.

Задумчивое вступление пошло издалека. Потом тихо, приглушенными голосами поплыла над площадью кубанская песня.

— Звезда полей, — пел командарм, — звезда полей над отчим домом и матери моей печальная рука…

Все тихо пели. И только Матвей шагнул в темноту.

Бахтуров сидел за столом и писал. Сюда тоже долетела песня. Потом он встал и растолкал спящего на кровати начдива Морозова.

Тот поднялся и сел, тяжело озираясь.

— Вот, слушай, — сказал Бахтуров, он стоял посреди комнаты — красивый, богатырского сложения, без сна в горящих глазах. — Вот, слушай!

Из-за лесов, из-за суровых темных гор
Наша конница несется на простор.
На просторе хочет силушку собрать,
Чтоб последнюю буржуям битву дать…

— Ну, как?

— Годится, — пробормотал Морозов и повалился на кровать.

У линейки стояли двое. Это были Добров и Варя.

— Милок, — сказал Доброву подошедший Матвей. — Поди-ка со мной, милок. Дело есть.

— Ты что, Матвей? — тревожно спросила Варя.

— Ничё, Варюш, — ответил Матвей, — послушай песню, мы счас.

Они отошли. Матвей придвинулся к Доброву и тихо сказал:

— Ты, парень, сестренку не обидь, а то живо причешем, лучше не надо.

— Так я ж ее не обидел.

— А я и не говорю, — шептал горячо Матвей. — Просто памятую тебе, чтоб не забыл. А забудешь, еще раз напомню. Второй раз забудешь, второй раз напомню.

Он отошел и исчез в темноте.

Очкарик лежал на сене. Рядом с ним ворочался и вздыхал Тимошка, казак с льняными волосами.

— Длинные эти ночи перед боем. А поговорить охота… — Он закурил.

— Спи… — сказал очкарик. — Завтра бой.

— Бой, он каждый день, — сказал наказ, — а вот приходит охота поговорить с хорошим человеком, а где его возьмешь, хорошего человека-то?

Очкарик не ответил — он спал.

Казак тяжко вздохнул и стал слушать песню.

…Не спали бойцы у костров…

Не спали раненые в лазарете…

Не спали пленные в тюрьме, ожидая своей участи… Никто не спал: кто просто слушал песню, а кто и подпевал тихо…

— Звезда полей, звезда полей над отчим домом и матери моей печальная рука…

Не спала и Надя, жена командарма, она лежала без сна, с широко открытыми глазами, рядом с нетронутой подушкой мужа и тоже слушала песню.

…Егоров очнулся ото сна, открыл глаза. Он поднял голову и на светлеющем квадрате окна увидел темный силуэт человека с неизменной трубкой.

Сталин смотрел в окно и видел темный город и множество огней от затухающих уже костров. Дивизии, полки, эскадроны — вся громадная армия, скрытая темнотой, набиралась сил в ожидании завтрашней битвы. И среди этих огней где-то горел костер, возле которого сидел командарм, и над темным городом летела его песня. Казалось, что пела вся армия.

Короткая летняя ночь кончилась, брезжил рассвет.

У ворот тюрьмы стояла тачанка. Филька-казачок сидел на вожжах, а Матвей дремал на задке.

Конвой выводил пленных, и Дуплищев, комендант, выстраивал их в одному ему известном порядке.