Первая конная армия

В хуторе Сусатском наши подразделения завязали огневой бой с отступавшими белогвардейцами. Огонь их сдерживал наступление дивизии. Я спешился, отдал повод коня ординарцу и поднялся на высотку, чтобы наблюдать в бинокль за ходом боя. Сопротивление оказывали подразделения противника, прикрывавшие его отход. Отступая, противник довольно удачно использовал огонь своей артиллерии. Решив развернуть полки и атаковать белогвардейцев в направлении хуторов Карповка, Ажинов, Кудинов, я послал ординарцев с приказанием к командирам головных полков, а сам стал спускаться с высотки, чтобы сесть на лошадь и ехать дальше. Вдруг между мной и ординарцем, державшим в поводу мою лошадь, разорвался снаряд. Когда поднятая разрывом земля осела, я увидел, что коня моего нет, а ординарец смущенно разводит руками. Оказывается, в испуге конь прыгнул в сторону и, вырвав повод из рук бойца, убежал в направлении хутора Сусатский — туда, где был взят. Я обругал коня дезертиром. Его поймали, и с кличкой Дезертир он ходил под моим седлом второй лошадью на всех фронтах.

В хуторах Ажинов, Кудинов и Федулов противник особого сопротивления не оказал. Оставив в этих пунктах заслоном Иловлинский казачий полк Колесова, я повернул дивизию на хутора Верхне- и Нижне-Соленый, в районе которых вновь сосредоточились части конной группы Мамонтова.

На подступах к хутору Нижне-Соленый завязался бой. Белогвардейцы, имея численное превосходство, оказали упорное сопротивление. Они не переходили в контратаки, но цеплялись за каждую высотку, за каждую хату. Атаки полков нашей дивизии следовали одна за другой. Чтобы сломить упорство белогвардейцев, я решил провести свой проверенный и излюбленный маневр охват противника с флангов и тыла. Два полка стали охватывать правый фланг белогвардейцев со стороны Маныч, а один — левый фланг их. Белогвардейцы, заметив наш маневр, начали быстро перебрасывать огневые средства на фланги. Воспользовавшись этим, я приказал основным силам дивизии немедленно атаковать противника с фронта. И в результате этой атаки белые начали поспешно отходить на хутор Маныч-Балабинский и далее на Веселый, бросая обозы и даже артиллерию. Белые спешили к переправам через Маныч, но так как в связи с половодьем мосты были сняты, им пришлось повернуть к хутору Жеребкову.

Противник старался оторваться от преследовавших его частей дивизии, но это уже было невозможно. Наше преследование переросло в погоню. Через хутор Жеребков кавалерия белых и красных прошла на полном карьере. Белых подгонял панический страх, а красных — боевой дух преследования врага. Бросая все, что им мешало, белые мчались к броду, находившемуся недалеко от хутора Дальнего. С половодьем глубина брода значительно возросла. Лошади то и дело теряли под копытами дно реки. О переправе артиллерии и обозов противник и думать не мог. Наши полки, врезавшись в конные массы белоказаков, на их плечах перешли Маныч. Противник устремился в направлении станицы Хомутовской. Погоня за ним продолжалась до позднего вечера. Она велась на протяжении ста двадцати километров. Многие белоказаки, не выдерживая бешеной скачки, бросали лошадей и поднимали руки вверх, некоторым приходилось сдаваться в плен потому, что их загнанные лошади падали.

Однако наша кавалерия тоже была не из железа. Чтобы сохранить силы людей и лошадей, я приказал прекратить погоню. Собрав трофеи, части дивизии сосредоточились на ночлег в хуторе Камышеваха, выставив сторожевое охранение в сторону станицы Хомутовской. В сторожевое охранение были назначены подразделения 19-го кавалерийского полка. Я вызвал к себе командира полка Петра Стрепухова и подчеркнул особую ответственность, которая сегодня ложится на сторожевое охранение в связи с тем, что люди исключительно утомлены. Я боялся, что, если не будет строжайшего контроля, бойцы охранения уснут, сами того не желая. Могло ослабить бдительность их и то обстоятельство, что белогвардейцы еле унесли ноги.

На Стрепухова, одного из лучших наших командиров, человека, не знавшего устали и страха, можно было положиться в любых условиях. Однако мы с комиссаром дивизии Кузнецовым, сменившим Савицкого, который убыл по болезни, не спали всю ночь. Это была ночь на 26 апреля.