Первая конная армия

Эта переброска была вызвана тем, что противник сосредоточил крупные силы на левом берегу Маныча, против боевого участка 37-й дивизии, расположенной в Великокняжеской. На следующий день, после завершения нашего марша и сосредоточения дивизии в районе станции Ельмут, конные корпуса генералов Улагая и Шатилова форсировали Маныч против Великокняжеской и начали охватывать фланги 37-й стрелковой дивизии с запада и востока.

Нам приказано было во взаимодействии с 37-й стрелковой дивизией контратаковать противника и отбросить его за Маныч. Выполняя этот приказ, дивизия в конном строю атаковала корпус генерала Шатилова северо-восточнее станицы Великокняжеской. Разгорелся жаркий кавалерийский бой, в результате которого противник, потеряв до четырехсот зарубленных казаков, дрогнул и начал отходить. Дивизия немедленно перешла в преследование и отбросила белых за Маныч в направлении Бараников (восточнее станции Торговой). При преследовании белогвардейцев дивизия пленила в полном составе пластунский кубанский батальон численностью до трехсот человек, захватила два автоброневика и семь орудий, брошенных противником на берегу Маныча.

Генерал Улагай — человек трусливый, в чем я мог хорошо убедиться еще в империалистическую войну. Это был тот самый Кучук Улагай, бывший мой непосредственный начальник — командир взвода 18-го Северского драгунского полка, часто страдавший «медвежьей» болезнью[8]. Узнав о поражении корпуса генерала Шатилова, он немедленно отступил за реку Маныч.

Поставленная нам задача была полностью выполнена. 37-я стрелковая дивизия выдвинулась к Манычу и заняла оборону по его правому берегу, а наша дивизия отошла в район станицы Орловской и хуторов Курмоярский, Кундрючинский, Романов. Штаб дивизии расположился в хуторе Луганском.

Противник после боя у станицы Великокняжеской особой активности не проявлял. Наступившее затишье мы использовали для приведения в порядок частей, особенно обозов, которые за последнее время слишком разбухли. Было приказано все излишние подводы, а также лошадей, упряжь, трофейное имущество и оружие сдать в распоряжение трофейной комиссии 10-й армии.

6 мая утром я вышел из домика, занятого штабом дивизии, с намерением поехать в полк, расположенный в хуторе Курмоярском. На улице я увидел скачущую группу всадников во главе с командиром в форме кубанского казака. То, что это командир, видно было и по его отличной лошади, и по осанке, с какой он держался в седле, и по тому, как почтительно следовали за ним остальные всадники, очевидно, ординарцы.

Подъехав к штабу дивизии, командир лихо осадил лошадь и, красиво подбоченясь, спросил:

— Где тут помещается начдив?

Я не сразу ответил, потому что заинтересовался широкой красной лентой, облегавшей его грудь через правое плечо. На ленте крупными белыми буквами были нашиты белой тесьмой слова: «Депутату Ставропольского Губернского Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов тов. Апанасенко».

Пока я разбирался в надписи и соображал, что она означает, всадник, украшенный лентой, нетерпеливо и более строго повторил свой вопрос:

— Где тут начдив?

Я ответил, что он здесь.

— Можно ли мне его видеть?

— Можно. Слезайте с лошади и поговорим.

Апанасенко подозрительно посмотрел на меня и спросил:

— А вы кто будете?

— Начдив четыре.

— Так вот что, — Сказал Апанасенко, — с сегодняшнего дня вы подчиняетесь в оперативном отношении мне и все распоряжения будете получать от меня лично.

Я пригласил Апанасенко в Штаб дивизии и, когда мы сели за стол, спросил:

— А вы кто будете?

Апанасенко с достоинством ответил, что он является начальником 1-й Ставропольской рабоче-крестьянской кавалерийской дивизии.

— Хорошо, — сказал я. — Если вы, товарищ Апанасенко, человек военный и притом начдив, то, очевидно, должны знать, что подчинение частей или соединений производится старшим начальником. На станции Двойная находится командующий 10-й Красной армией, которому я подчиняюсь непосредственно. Если командарм прикажет мне подчиниться вам в оперативном или в любом отношении, это приказание будет выполнено. А теперь прошу вас информировать меня о вашей дивизии.

Апанасенко сказал мне, что его дивизия состоит из шести кавалерийских полков, объединенных в три бригады, и артдивизиона из трех пушек. Общая численность дивизии, включая обозы, составляет две тысячи человек.

— Маловато и слабовато, — с улыбкой заметил я.

— Ну что вы, маловато… — обиженно сказал Апанасенко.

— Пожалуй, любая наша бригада будет покрепче всей вашей дивизии.

Я сообщил Апанасенко о составе 4-й дивизии, и после этого он заметно притих, видимо, поняв, что такое соединение ему не подчинить себе.