Первая конная армия

На выходе из хутора Плетнева ко мне подскакали двое бойцов из походного охранения головного полка и доложили, что в четырехстах метрах западнее хутора лежит тяжело раненный командующий армией. Я сейчас же поскакал к указанному бойцами месту. Егоров был ранен в левое плечо. Я застал его лежащим рядом с убитой под ним лошадью. Два бойца пытались остановить у него сильное кровотечение. Я вытащил из кобуры седла своей лошади чистую рубаху, разовал ее на полосы и перевязал раненое плечо командующего, а потом с помощью бойцов осторожно положил его на пулеметную тачанку. Егоров молчал. Он попросил только снять седло с убитой под ним лошади и положить его рядом с ним на тачанку.

Приказав своему начальнику штаба сосредоточить корпус в районе севернее слободы Ильинка, я повез командующего на станцию Ремонтная, где стоял его поезд. В вагоне после оказанной ему врачебной помощи Егоров почувствовал себя лучше и стал оживленно рассказывать, при каких обстоятельствах он получил ранение. Оказалось, что вместо того, чтобы обойти противника с фланга, командующий решил помочь нашей отходившей пехоте и повел 6-ю дивизию вместе с начдивом Апанасенко во фронтальную атаку, не дожидаясь наступления полной темноты. Когда дивизия подошла на расстояние четырехсот метров к хутору Плетневу, с северо-западной окраины его белые открыли ураганный огонь из станковых пулеметов. Под воздействием пулеметного, а также фланкирующего артиллерийского огня атака 6-й дивизии захлебнулась. В этой атаке и был ранен Егоров.

Поезд командующего готовился к отправке в Царицын. Прощаясь со мною, Егоров приказал мне возглавить руководство частями армии на фронте до тех пор, пока начальник штаба армии Клюев не примет обязанности командарма на себя.

К А.И. Егорову я относился с большим уважением. Я видел в нем крупного военного специалиста, преданного революционному народу, честно отдающего ему свои знания и опыт. Мне нравилось, что он держится скромно, не щеголяя своей образованностью, как это нередко делали бывшие офицеры. Особенно меня подкупала его смелость в бою, то, что он, командующий армией, когда это необходимо, ходил в атаку вместе с красноармейцами.

Проводив раненого командующего в Царицын, я неожиданно встретил на станции Федора Прасолова — своего соседа по Платовской. Он служил в 20-м кавалерийском полку 4-й дивизии, в эскадроне моего брата Дениса.

— Федор, ты что здесь делаешь? — окликнул я Прасолова.

Прасолов остановил лошадей, и я подошел к нему.

— Вот хорошо, что я вас увидел, а то никак не доберусь, проклятые кадеты дыхнуть не дают! — сказал Федор и после этого уже ответил на мой вопрос: — За патронами я приезжал.

Он снял с брички грязный рваный мешок, наполовину чем-то набитый и туго перевязанный веревкой.

— Это кожух и валенки Дениса, возьми их, Семен Михайлович, а то не ровен час стянут.

— Зачем они мне? Денису и отдай, раз его добро.

Прасолов посмотрел на меня широко открытыми, испуганными глазами и опустил голову.

Почувствовав что-то неладное, я с тревогой спросил Прасолова:

— А где же Денис? Почему он не показывается мне на глаза?

Федор молчал… А затем, заикаясь, сказал:

— Нет нашего Дениса… Я думал, вы знаете… Пропал Денис — угробили его кадеты.

Я не мог этому поверить.

— Денис погиб?! Да что ты, Федор, мелешь!.. Где? Когда?

— Да я-то там не был. Кожух с весны у меня. На, говорит, Федя, вози вместе с патронами. Кожух-то у меня не простой, батя носил, — тихо, сквозь слезы говорил Прасолов. — Слыхал, наших выручать ездил с эскадроном да напоролся на кадетов. Мать же осталась в Платовской… Побили многих, а Дениса в живот ударило. Пока трясли его на бричке, он кровью изошел…

— Где же его похоронили? — перебил я Федора.

— До похорон ли было, Семен Михайлович, когда кадеты на хвосте сидели…

Холодной тяжестью легла мне на сердце весть о гибели брата. Думая о нем, я глядел на последнее, что от него осталось — старый, в нескольких местах протертый отцовский полушубок да изношенные, с заплатами валенки.

Худой, оборванный Федор, сняв с головы порыжевшую кубанку, все так же потупившись, стоял у вещей Дениса.

— Возьми это себе, — показал я Прасолову на полушубок и валенки. — Да оденься ты мало-мальски, на бойца не похож, ходишь, как нищий.

Прасолов взял мешок, сунул в него вещи Дениса и, сгорбившись, пошел к своей бричке. Через пять минут он уехал, сердито прикрикивая на лошадей.

Долго стоял я неподвижно, вглядываясь в полыхающие вдали зарницы артиллерийской канонады. Вся короткая боевая жизнь Дениса прошла передо мной.

Мне вспомнилось, как однажды в такой же темный вечер прискакал Денис ко мне с донесением от Городовикова. Привязав свою взмыленную лошадь к пулеметной тачанке, стоявшей у окна штаба корпуса, он ворвался в штаб и, не поздоровавшись даже, начал рассказывать об удачном бое дивизии. В его черных, чуть прищуренных глазах сверкали искры боевого задора, энергичное, загорелое лицо светилось радостью победы. Мне тогда как раз нужен был расторопный командир для поручений. Выслушав Дениса, я предложил ему остаться при мне.