Первая корреспонденция

— Хорошо, очень хорошо, Учитель, — подбадривал приятеля Линкольн. — А теперь пиши: в жаркую летнюю пору, когда дорожная грязь превращается в пыль, сюда еще можно, с грехом пополам, проехать; но чуть только начались дожди и вязкая горная глина размокла, тогда — прощай! к нам ни волк не пробежит, ни человек не пройдет.

Так из фраз, диктуемых то Линкольном, то Учителем, была начерно набросана корреспонденция. На другой день она была переделана и исправлена, на третий подвергнута тщательной критике, на четвертый старательно Учителем переписана и на пятый опущена в почтовый ящик. Все эти дни авторы были в большой ожитации. Предприятие, задуманное горячими юношескими головами, казалось им чем-то необыкновенно грандиозным, весьма важным по своим результатам. При этом же возможность видеть первое свое произведение в печати есть уже победа над целым миром. Впрочем, из благоразумной предосторожности они ограничились тем, что подписались под корреспонденцией тремя буквами: М.З.Б.

Задорная статейка, бившая в нос ядовитыми словечками, в сущности же говорившая о неблагоприятных географических условиях З., разобщавших его с миром, и об отсутствии умственной жизни в городе, была нарочно отправлена в наиболее распространенный между местным чиновничеством орган "Сын Отечества".

4

Два часа дня. Весь служилый чиновный люд города З. спокойно предается мирному послеобеденному отдыху. Кое-кто успел уже вздремнуть. Выписывающие же «Сынок» или «Досуг» ждут почтальона Васюхина, который исполняет свою должность в З. лет пятнадцать и знает всех адресатов по имени-отчеству. Сегодня суббота, и потому почта должна быть с газетами и журналами.

Прохор Иванович Чистоперов, контролер горнозаводского управления, губернский секретарь и кавалер двух медалей, одной за Крымскую войну и другой — "За усердие", облеченный в бухарский халат, заменявший ему дома форменный вицмундир, в ожидании появления перед окнами Васюхина сидел и перелистывал том прошлогоднего «Сынка» с карикатурами, который у него аккуратно подшивался и поступал в «библиотеку».

Прохор Иванович был политик высшей школы. Он внимательно следил за "бестией Наполеонишкой", за "подлой Австрией", нотами любимого им князя Горчакова и польским вопросом.

— Ну как, Прохор Иваныч, наши дела? — спросят его любители политики, не так усердно читающие газеты.

— Наполеонишка все гадит, — отвечает Прохор Иваныч и затем начинает подробную лекцию о том, в чем и кому «гадит» французский цезарь.

Внутренней жизнью и вопросами, назревшими в России, Прохор Иваныч не интересовался, как не интересовались этим и остальные читатели «Сынка» и «Досуга».

— Мальчишки-то у нас шумят… — так презрительно отзывался Прохор Иваныч о целом литературном движении шестидесятых годов. Воспитанному в суровой муштре николаевских времен, привыкшему к деспотическому строю, в котором на каждой ступеньке стояло свое начальство, выражавшее свои мнения в «проектах» и «записках», Прохору Иванычу казалось великим нарушением субординации, что какие-то, нигде не служившие и безчиновные «мальчишки», литераторы, осмеливаются свысока трактовать о правительственных делах и разных мероприятиях.

— Оттого и студенты бунтуют, — пояснял доморощенный Кифа Мокеевич свою мысль о незаконном вмешательстве «мальчишек» в государственные дела, ссылаясь на пример известных петербургских студенческих историй.

Прохору Иванычу и во сне, конечно, не приснилось, что многоголовая гидра поколения «мальчишек» захватила в свои объятия уже всю Россию и даже его родной град З., в чем ему предстояло убедиться не далее как сегодня, через несколько минут.

Наконец давно ожидаемый Васюхин, несколько изогнувшийся вперед и вбок под тяжестью своей почтальонской сумки, промелькнул мимо окна и вручил Прохору Иванычу три номера «Сынка». Наш политик протер стекла очков, поплотнее уселся в кресло, сорвал бандероль газеты, развернул номер, крякнул и углубился в чтение политических махинаций. Обозревши поверхностно остальное содержание номера, Прохор Иваныч приступил к чтению следующего по порядку. Но тут, развертывая газету, ему вдруг кинулось название З., напечатанное жирным шрифтом в середине листа.

Несмотря на привычку дипломата скрывать свои чувства, Прохор Иваныч даже подпрыгнул в кресле. Потом он поспешно сдернул очки, лихорадочно протер их, надел и, трепеща от смешанного чувства какого-то негодования, страха и нетерпения, начал читать первую корреспонденцию ненавистных «мальчишек», дерзнувших неблагоприятно отозваться о городе З.

Первый момент после прочтения ее Прохор Иваныч оставался в кресле растерянный и пораженный. Затем он быстро вскочил и закричал:

— Мать, Саша! Подите сюда!

— Что случилось? — спросила супруга Прохора Иваныча, почтенная матрона, появляясь в дверях комнаты.

За нею подошел также и старший сын, Александр, привлеченный громким зовом отца.

— Что случилось?.. Скверно!.. Описали наш город…

— Ну, так что же, пусть описывают.

— Видно, что ты ничего не понимаешь. Не просто описали, а разругали…

— Стало быть, теперь решение пришлют?.. Кто же это описал?