Первая любовь Густава (СИ)

Матильда. Отныне Густав просыпался с этим именем, с ним же он и засыпал. Повсюду, куда бы ни упал взгляд, мерещилась ему черноокая красавица со строгим взором и неулыбчивым лицом. В опере, где с некоторых пор бывал он практически еженедельно, она всегда сидела в одной и той же ложе, и всё представление он мог любоваться идеальностью и совершенством. Судачили о ней много. Молодая, богатая, единственная наследница крупного промышленника, причем еще и с дворянскими корнями по матушке. Поговаривали, что та, несмотря на разницу в происхождении, выскочила замуж за приезжего польского буржуа наперекор и родителям, и вере, а воспитанием дочка вышла точная маменькина копия: вопиюще прямолинейная, не терпящая ни лести, ни охотников за её состоянием, каковых находилось преизрядно. Как выяснилось, опера — чуть ли не единственное место в свете, которое Матильда посещала, и посему именно в опере к ней и пытались прорваться неугомонные толпы кавалеров, коих она с неукротимостью лесного пожара раз за разом отбривала колким словом или, когда те наивно полагали причиной отказа смущение, хлесткой пощечиной. Даже маленький шанс, что именно на него она посмотрит в толпе, именно к нему обратится, пусть и с целью отругать, казался Густаву стоящим самой его жизни. Быть замеченным Матильдой — предел мечтаний. Но подойти не решался. Каждый раз покупал букет ирисов, стоял подолгу, глядя на одинокий силуэт в строгом черном платье, и не находил в себе сил на последний рывок, словно приблизься он — как мотылек сгорит в её свете.

Дядюшка лишь добродушно посмеивался — шутка ли, похоже, набожный племянничек влюбился в артистку! — и даже чуть повысил жалование, намекнув, мол, будущему семьянину это пригодится. От одной подобной мысли Густав оторопел настолько, что за день, кажется, перепортил вообще всё, до чего дотянулся, и был отправлен домой с подозрением на болезнь.

Происходившее и вправду с каждым часом всё более смахивало на лихорадку. Его буквально колотило и пробирал озноб, но закрыть окно не давал идущий откуда-то изнутри, плавящий жар. Густав метался по комнате, из угла в угол, и снова и снова проигрывал в голове слова дяди. Семьянин. С ней. Стать семьей. Быть рядом, поддерживать, иметь право видеть, слышать, говорить с ангелом. Положить к её ногам весь мир, если потребуется. Что угодно, любое условие готов он был осуществить, лишь бы её взгляд задержался на нем хоть на секунду. Вероятность счастливого исхода была сродни чуду, но, в конце концов, она всё-таки была. Измотав себя донельзя, Густав повалился на кровать.

Матильда. Закрыв глаза, он видел её так же ясно, словно она стояла рядом. Эти сводящие с ума покатые плечи, эти руки, которые хочется целовать в забытьи, глаза, отразиться в которых предел мечтаний любого… Не считавший ранее себя способным хоть на какие-то эмоции, сейчас Густав сгорал от любви в разы сильнее, чем от лихорадки. В какой-то момент сознание помутилось настолько, что он схватил перо и принялся изливать душу бумаге, восхваляя, обожествляя, умоляя о встрече. В бреду запечатал письмо, написал адрес, спустился и передал его с мальчонкой при стороже. Поднялся в комнату, упал на диван и, закрыв глаза, крепко заснул.

Завтра решится его судьба. Завтра они встретятся.

Сидя у фонтана и сжимая в руке букет ирисов, Густав смотрел в одну точку. За последние полчаса эйфория ожидания сменилась паническими атаками. Решимость, которой казалось преисполнено письмо, тем быстрее покидала его, чем явственнее замечал он происходящее вокруг. Прогуливались пары. Молодые юноши с молодыми девушками, пожилые семьи. Людей его возраста почти не было. В голову лезли неприятные вопросы. Чего ради ангелу соглашаться на этот брак? Что стряпчий мог предложить ей? Сватовство стало бы понятно, будь он богат. Но финансовое положение оставляло желать лучшего, и даже взятый лишний раз в аренду фрак прожигал дыру в его бюджете. И ко всему этому Густав был и не молод, и не знатен, и не красив. А она — состоятельная, хорошенькая юная наследница влиятельной семьи.

Что он затеял? В какую авантюру пытается заманить красивую молодую женщину?

Букет ирисов жег руки. Желание увидеть Матильду, узнать ответ жгло сердце. Но реальность неотвратимо кричала, что даже если на секунду представить положительный исход — это будет худшим из возможных решений в её жизни. А приди сюда ангел, дабы ответить «нет», — при всём Петербурге — сможет ли он после этого встать? Сохранить лицо?

Читала ли она вообще его письмо? Неужто из тысяч посланий поклонников именно ему выпала честь удостоиться её взгляда? Не слишком ли самонадеянно ждать личных объяснений? Готов ли он сидеть до конца под усмешками молодых? Придет ли она ради единственной цели — сказать «нет» зарвавшемуся выскочке?

Вряд ли.

А «да» — недопустимо. Это было бы крахом её жизни.

Густав встал, дрожащими руками положил букет ирисов на краешек фонтана и быстрым шагом поспешил домой. Холодный ветер в лицо стал желанным спутником — им проще всего было объяснить внезапно навернувшиеся слезы.