Первая любовь (СИ)

— Хочу… тебе кое-что показать. Одно классное место. В него тоже надо ехать. Но я придумаю, как нам попасть туда с наименьшими потерями времени.

— Хорошо! Договорились!

Он поднялся из-за стола:

— Ну я пойду? Ты, наверное, сегодня пораньше ложишься? Из-за йоги…

— Да, пожалуй.

В порыве чувств я протянула к нему руки и тут же оказалась в крепких горячих объятиях.

— Манюня… — хрипло пробормотал Глеб. — Какая же ты…

— Какая?

— Женщина.

Я отстранилась и нахмурилась, обновременно улыбнувшись:

— Чего?

— Ну, вот, мужики — они такие твердые, как железо, а женщины мягкие, как пуховый платок. Но почему-то это вы нас скручиваете в бараний рог по своему усмотрению, а не наоборот.

Я смущенно улыбнулась:

— Прости! Я с честными намерениями…

— Да знаю, знаю. В этом-то и весь фокус!

Глеб потянулся, чтобы еще раз меня обнять, но я увернулась и со смехом побежала в комнату. Конечно же, он меня очень быстро догнал. И скрутил руками и прижал к себе изо всех сил. И стал почему-то обнюхивать длинными протяжными вдохами.

— Глеб, что ты делаешь? — хотела спросить непринужденно, но вышло хрипло, дыхание сбивалось.

— Ты так… вкусно… пахнешь, — он тоже говорил рвано, — хочу надышаться и видеть потом тропические фруктовые сны.

— А… ну ладно… — сдалась я, и через секунду ощутила, как его губы прижались к моей шее. — Глеб! Ты еще и на вкус решил меня попробовать?!

Он шарахнулся прочь, весь красный и всклокоченный:

— Прости… прости… Я… что-то увлекся. Ладно, мне пора… — и утопал, так и не взглянув больше на меня ни разу.

Глава 7. Бессонная ночь

ГЛЕБ

Какие там фруктовые сны! Уснуть бы в эту ночь хоть на полчасика — уже было бы хорошо. Эти обнимашки вынесли меня напрочь. Не запищи она — точно поцеловал бы. Прямо в пухлые сочные губки, до шеи-то уже добрался… Реально тормоза отказывают, когда Маша в моих руках. Башка просто улетает прочь!

Еще какое-то время я не мог отдышаться после того, как примчался на свой двор от соседей, будто ошпаренный. Зашел в хлев, отыскал в темноте мохнатую морду Кузьки, погладил пальцами. Она ткнулась в ладонь влажным носом, лизнула руку и недовольно фыркнула: мол, где капуста? Я усмехнулся и вышел опять на двор, протопал к огороду, отломил пару молодых свежих листов.

— Глеб! — недовольно воскликнула матушка со стороны теплицы. — Опять ты свою Кузьку балуешь! Всю капусту переведешь — что квасить будем? Чем в пост питаться?

— Да ее тут тьма тьмущая, — отмахнулся я и вернулся в сарай.

Чихал я на тот пост, по правде сказать, но матушке такое, конечно, говорить нельзя — расстроится.

Кузька с большим аппетитом схрумкала капустный лист и проблеяла мне что-то вроде спасибо.

— На здоровье, — кивнул я и, прислонившись к опоре, сполз по ней на корточки. — Ну что скажешь, Кузьма Ивановна, выйдет у нас что-нибудь с Машкой или нет? Мне иногда кажется, что да. Она так ласково разговаривает со мной, так смотрит… ну, с симпатией… и когда я ее обнимаю — не вырывается. Замирает так, будто прислушивается. Не пойму только, ко мне или к себе. Может, мне всего-то и надо, что сказать… спросить… а потом страшно становится: а вдруг отвергнет — и что я тогда буду делать? Уже не смогу с ней… дружить, — я горько усмехнулся.

Дверь сарая неожиданно хлопнула, туда проник луч фонаря с улицы.

— Ты чего, Глеб? — прозвучал Федькин голос. — Опять с козой разговариваешь?

— А тебе чего?

— Батя тебя ищет, пора огород поливать.

Я с кряхтением поднялся и пошел выполнять поручение. А пока работал, думал про Уварова. Надо бы с ним поговорить начистоту, чтобы он уже отстал от моей Маши. Напрягает он меня конкретно со своими подкатами. Но одна трусливая мысль мешала действовать смело: он может меня утопить, и с него станется утонуть вместе со мной, лишь бы Маша мне не досталась. Это неточно, конечно, но от этого человека всего можно ожидать. Риск большой, и мне по-настоящему страшно. Если я чего-то и боюсь в этом мире, так это потерять возможность быть рядом с моей Марусей. Уж лучше другом, который и защитит, и развлечет, а иногда и обнимет, тайно умирая от тоски по ее губам, но быть. Возле нее.

Уснуть, как я и предполагал, не получалось. Все тело горело от воспоминаний о Манином запахе. Такого я никогда не чувствовал, ни от одной девочки, которую обнимал. Кажется, у меня и не было в жизни настоящих объятий — вот таких, чтоб дыхание сбивалось, чтоб голова кружилась так, будто выпил залпом полбутылки водки, чтобы сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, так и норовя выскочить оттуда. И вот — случились. А я не могу даже глаз на нее поднять — смущен, как мальчишка малолетний. Технически я и есть пока еще малолетний — восемнадцати-то нет, но по сути я уже взрослый. Смешно как-то бояться признаться девчонке в своих чувствах… Но ведь это не абы кто — Маша.