Первая любовь (СИ)

Я нахмурился, задумавшись. Вспомнил, как обнимал ее, усадив на колени, в спальне, а она обнимала в ответ. И мы признавались друг другу, что нет никого важнее и особеннее. Как еще это можно было понять?!

— Нет, это не вариант!

— И что ты сделал? Когда увидел их?

— Сбежал.

— Трус!

— Да, я испугался. Что убью его, что скажу ей что-то такое, что навсегда сделает нас чужими.

— И черт с ней, если она такая вертихвостка.

— Да, я знаю. Умом понимаю, а внутри пробирает до костей, как представлю…

— Слабак, — вздохнул Тарас.

— Наверное.

Конечно, на том пастбище я не вылечился от своей болезни по имени Маша, но все же мне немного полегчало. Покрайней мере, я почувствовал, что смогу изображать невозмутимость, увидев ее мельком. Или мне это только показалось… В любом случае, дольше злоупотреблять терпением близких я не мог. Им нужна моя помощь в работе, а я тут расслабляюсь.

Однако вскоре по прибытии домой меня поджидала новость, снова выбившая почву у меня из-под ног. Уваров уехал. В то же утро, что и я. Его нет в деревне, а Маша тут. Но в чем же тогда смысл? Прощальный поцелуй? На кой черт он нужен? Городские традиции?..

Я промаялся во дворе полдня, бродя от одной хозпостройки к другой, машинально выполняя какие-то действия, но больше думая-думая-думая. Как достало это навязчивое состояние, просто сил нет! Заметив, как соседка-мучительница входит с улицы в свою калитку, я не сдержал порыв и бегом кинулся следом.

— Маша!

Она так вздрогнула от моего окрика, будто ее землетрясением встряхнуло.

— Глеб… — прошептала Манюся еле слышно.

Черт! Выглядит все так же невинно и беззащитно, как и прежде, хотя я видел ее истинную суть…

— Он уехал! — перешел я сразу к делу, не старясь даже сделать интонацию помягче.

— Кто?

— Ты сама знаешь! Уваров!

— А… да, уехал.

— И? Вернется скоро?

Она выглядела растерянной:

— Нет… Не знаю… Не говорил такого… Почему…

Но я не стал ее слушать:

— И в чем тогда смысл?

— Смысл чего? — наконец девушка покраснела, тем самым как бы признаваясь, что понимает, о чем речь.

— Ты знаешь! — повторил я с нажимом.

— Я… мы… просто прощались… Глеб, что в этом ужасного?

— Прощались… — повторил я ядовито. — Значит, вы так прощаетесь…

Со мной как-то такого ни разу не получилось… ни приветствия, ни прощания, хотя мне она сказала, что я для нее более особенный, чем этот кусок г*вна!

Я разочарванно покачал головой и ушел обратно к себе. Нет, мне с этой девочкой не по пути. К черту! Все к черту!

Я пометался немного по комнате туда-сюда, но не мог успокоиться, и в конце концов отправился к одному приятелю, батя которого гонит самогон. На выпивку из магазина денег у меня не было. Темыч очень удивился моему приходу:

— Да ты че, чувак? Квасить в такую рань? Мне еще батрачить и батрачить…

— Ладно, дай мне шкалик, и я пойду.

— Ага, щас, держи карман шире!

Мы с ним стащили из подпола здоровенную бутыль самогона градусов под сорок, банку соленых огурцов и шмат сала и спрятались от его предков на чердаке. И надрались в дым.

— Все бабы — шл*хи! — вещал Темыч заплетающимся языком.

Конечно, мы не смогли миновать эту тему, хотя я и не называл ни имен, ни обстоятельств. Просто сказал, что разочарован в женщинах.

— И что делать? — искренне обратился я к нему за советом. — Совсем не общатьсяс ними? Жить всю жизнь одному?

— Зачем одному? Пользуйся на здоровье! Получай от них то, что хочешь — и чао-какао! Другого способа нет, если не хочешь, чтобы тебя кинули, так или иначе.

— Пользоваться… — я попробовал это слово на вкус — и он был отвратительным. Хуже, чем у самогона. Горьким, мерзким. А с другой стороны, какие варианты? — Но ведь моя мать… как-то же батя ее нашел? Значит, существуют приличные женщины…

Темыч махнул рукой:

— Одна на миллион! У нас в стране 150 миллионов людей, значит, на них приходится 150 приличных баб. Вычитаем мелких, старых и занятых. Получается человек пять. Ну, братан, успехов тебе в поисках…

Я фыркнул:

— Откуда ты статистику взял?

— Да это неважно! Использование баб никак не помешает тебе искать ту самую единственную приличную. Она просто даст тебе по морде, когда полезешь. А остальные это любят. Зуб даю, чем ты жестче под юбку лезешь, тем больше они кайфуют и охотнее позволяют!

Ну, Темыч, ну, голова! — подумал я спьяну. Вдрабадан, кстати. Но критическое мышление отключилось не полностью:

— Погоди, а если она потом не захочет со мной даже разговаривать? Ну, приличная, которой я попытался под юбку залезть, а она мне по морде припечатала?

— А ты сам не будь г*вном — и все у вас получится.

Вопрос о том, не г*вно ли лезет каждой встречной барышне под юбку, как-то не добрался до трезвой части моего мозга, и план созрел. Сердечно поблагодарив товарища за угощение и душевную беседу, я пошатываясь отправился к дому. На улице неожиданно оказалось темно. В доме Сорокиных не горело ни одно окно, и мне пришел в голову гениальный план: залезать под юбку спящей барышни намного удобнее, чем бодрствующей. Я только не учел, что координация моя нарушена, и я не так ловок, как обычно.