Первая министерская (с иллюстрациями)

Подвыпившая толпа не обращала внимания ни на городовых, ни на солдат, ни даже на стрельбу холостыми. Она теснила цепь полицейских, словно поставила себе целью пробиться к драгунам.

— В воздух палят, — сказал Андрей.

— Почем ты знаешь?

— Во-первых, никто не падает, а во-вторых, если драгуны будут стрелять, то прежде всего перебьют городовых.

— Значит, неинтересно! — заявил вдруг Ленька.

— Сволочь ты! Байстрюк! — обозлился внезапно садовник. — Тебе что ж, охота, чтоб людей калечили?! Пошел вон отсюда! Брысь!

Ленька поглядел искоса, но даже не подвинулся.

— Дяденька, — ласково начал Ливанов, чтобы восстановить мир. — А кто это такие?

— И где?

— А вот те… Что бутылками бросаются.

— Известно кто — запасные. Не охота-то в Маньчжурию идти под японскую шимозу — вот и бунтуют.

— А по ним стрелять будут?

— Может, и будут… Только если начнут стрелять боевыми, так вы, ребята, уносите Ноги.

От Днепра, из-за поворота, показалась нарядная исправничья коляска. За нею на извозчике прикатили два надзирателя.

— Смотри, Петька! — крикнул Андрей.

Петька Стеценко весело махал кнутом, усевшись верхом на облучке.

— Вот собака! — зачем-то сказал Ливанов и махнул Петьке рукой.

Салтан сошел с коляски и вместе с драгунским офицером направился к толпе. Старший городовой, завидев начальство, скомандовал:

— Смирно!

Толпа затихла.

— Предлагаю собравшимся разойтись! — крикнул Салтан. — Если сейчас же все разойдетесь по казармам, обещаю увести войска. В противном случае приму решительные меры. Такое бесчинство терпеть немыслимо!..

Черный широкоплечий человек в полицейском мундире кричал надрывным голосом. Короткая шея, наливаясь кровью, рвала воротник.

Кто-то свистнул. В толпе еще резче взвизгнула гармошка. Кто-то крикнул: «К чертовой матери!» Завились, закружились гневные голоса, и цепь городовых из прямой линии сразу превратилась в дугу.

Исправник отступил поспешно. Драгунский офицер пальцем поманил к себе вахмистра. Прижимая шашку к бедру, вахмистр пробежал по пыльной улице и вытянулся перед офицером. Офицер, комкая перчатки, что-то тихо говорил вахмистру.

— Слушаю, ваше благородие! — отчеканил вахмистр, повернулся на каблуках и опять побежал к драгунам.

Один из драгун козырнул вахмистру и побежал в глубину улицы к коням, вскочил в седло и скрылся за углом.

Тем временем городовые пытались сомкнуться. Один из них наскочил на выбежавшего вперед в распахнутой рубахе, без шапки, без пояса парня, схватил его за грудки и с силой толкнул назад в толпу.

— Братцы, бьют! — завопил парень, — Ироды!

К городовому бросился крепкий бородатый мужик. Городовой пронзительно свистнул. Но цепь окончательно рассыпалась. Обнажив сабли, полицейские беспорядочно отступали к драгунам.

Толпа-победительница перестала стесняться. Бутылки полетели в городовых.

У ног исправника плюхнулась и расселась недопитая хрупкая четверть. Исправник вскинулся, словно его укусила змея, и бросился бежать к коляске.

Драгунский офицер с силой швырнул на мостовую окурок и высоким, дрожащим голосом скомандовал:

— К бою… товсь!

Городовые припали к стенам домов и заборам.

Исправничий кучер, очутившись между толпой и драгунами, трясущимися руками подбирал вожжи и заворачивал так круто, что одно колесо поднялось в воздух. Кони проплыли перед строем. Исправник, как будто прося, чтобы не стреляли, вытянул руку в направлении к драгунам.

Петька растерянно смотрел на исправничью коляску. Он вдруг вскочил на ноги и тоже хлестнул коня.

— Стой! — крикнул ему офицер. — Стой, сволочь!

Петька не видел, что к нему бегут из толпы.

Камни полетели в драгун из-за Петькиного гнедыша. Клинок кавалерийской сабли блеснул в солнечном свете. Офицер прохрипел что-то невнятное. Выстрелы хлестнули воздух.

— Выметайтесь, выметайтесь, ребята! Пошла писать губерния! — сказал садовник и упал в сад мешком, на каблуки.

Гимназисты с погремушками вместо сердец один за другим прыгали на мягкую землю наумовского сада.

Только Андрей задержался на заборе. Рискуя выпасть на улицу, он тянулся вперед и кричал:

— Петька, осторожно! Петька!..

Но Петька забыл обо всем на свете: о драгунах, об исправничьем кучере, об Андрее. Ломая оглобли, медленно оседал перед ним его верный кормилец и друг, худой и костлявый гнедыш Ванька…

Камни и стекла загрохотали по забору, по кирпичной стене. Толпа, перекрывая гармонь, выкрикивала гневную ругань, бросала ядреные слова по адресу полицейских, офицера и солдат.

Когда гимназисты опять пробегали пустыми комнатами полуподвала, на улице трещали новые залпы, на этот раз стройные, упорные, настойчивые, словно большие бичи в чудовищной руке рассекали воздух.

В окна читальни было видно, как неслись мимо, мелькали, заплетались сотни ног. Все в одну сторону, куда-то туда, на соседние улицы, от выстрелов, от хлопающих, кусающих бичей. Вот чьи-то ноги взлетели на носки… остановились… Синяя куртка заполнила просвет окна. Тонкая темная струйка побежала по стеклу.

Так перед дождем падает на окно и быстро мчится книзу первая тяжелая капля…

— Что делается, что делается! — давил пальцами виски Иннокентий Порфирьевич. — Какой ужас!