Первая мировая. Брусиловский прорыв

Правда, и два предыдущих дня, и этот, в который приехал Брусилов, были днями ожесточённейших контратак немцев по всему вообще фронту и, главным образом, на участке восьмой армии, однако такой приём немецких генералов не был новостью для Брусилова, и он не понимал, почему им так явно даже для невнимательного глаза удручён боевой командир Каледин.

   — Разведкой обнаружено, — тоном доклада, грудным приглушённым голосом, говорил он, стоя рядом с Брусиловым перед картой своего фронта, висящей на стене в его штабе, — обнаружено против меня большое количество новых дивизий. Здесь, — показывал он на карте, — сто восьмая германская дивизия... Вполне установлено, что она переброшена ко мне с Северного нашего фронта... Здесь — дивизия генерала Руше... Ведь она стояла против Западного фронта, — нашли возможным, значит, перекинуть её сюда... Кроме того, позвольте обратить ваше mi и мание, Алексей Алексеевич, — здесь вот так, охватывающей подковой, расположились дивизии: девятнадцатая, двадцатая, сорок третья, седьмая и наконец одиннадцатая баварская, — эти успели добраться ко мне из Франции. Это ещё не всё: на Владимир-волынском направлении появились: сводная ландверная дивизия и девятнадцатая бригада, тоже ландверная, из Италии, — все части свежие, вполне укомплектованные, хорошо снабжённые...

   — Ведь дли меня, Алексей Максимович, всё это не новость, что вы докладываете, — я это знал и сидя у себя в Бердичеве, — нетерпеливо говорил на это Брусилов. — Новостью для меня является только то, что вы придаёте этому слишком большое значение. Пусть восемь с половиной новых дивизий, но ведь и к вам частью подошли, частью подходят новые корпуса. Что могут вам сделать эти новые дивизии? Начали наступление? Но ведь ваши части отбивают пока эти попытки?

   — Отбивают, совершенно верно, однако... кое-где уже начинают пятиться, вгибать фронт... — мямлил Каледин, — именно мямлил: запущенные, лезшие в рот усы очень мешали ему говорить отчётливо, и это раздражало Брусилова.

   — Совершеннейшие пустяки, послушайте, Алексей Максимович, раз у них нет сильных резервов, — энергично говорил он, — а резервов нет и не будет! Откуда они их перебросят, если начались действия у Эверта, и на Сомме, и под Верденом, и даже итальянцы отважились уж переходить в контратаки, — откуда, а? Ведь началось оно наконец, то самое, чего мы ждали три недели, — началось, и не с пустыми руками! А ведь «лиха беда — начало», как говорится. Мы были застрельщиками и сделали своё дело хорошо, — отчего же вы как будто в чём-то не уверены, чего-то опасаетесь, имеете подавленный какой-то вид?.. Вы мне говорили об этом по Юзу, — я приехал выяснить на месте, что именно вас угнетает. Против ваших имеющихся в наличности двенадцати дивизий действуют, считая с новыми, всего-навсего двенадцать с половиной дивизий — только и всего. Что же это, — подавляющее превосходство в силах? Решительно никакого, и ваш план действий на ближайшие дни — переход во встречное наступление на Ковель!

   — Мы чтобы шли в наступление? — изумился Каледин.

   — Непременно, — топом приказа ответил Брусилов.

Но Каледин, вдруг насупясь, глядя не на него, а куда-то вбок, буркнул:

   — Наступать мы не можем.

   — Как так не можете? — почти выкрикнул Брусилов.

   — Стоит только мне начать выдвигать центр, как в правый фланг мой вцепятся немцы, — повысил уже голос и Каледин.

   — Правый ваш фланг? Но ведь его прикрывает армия генерала Леша! Сражается она или нет?

   — Там не может быть никакой удачи! — даже рукой безнадёжно махнул и отвернулся Каледин.

   — Как так не может? Сколько времени готовились — и «не может»?

   — Не может... и не будет... Кроме того, наступление на Ковель — это очень неопределённо, — вызывающе уже поднял голову Каледин.

   — Ковель и есть Ковель, — что же может быть определённее? — раздражаясь, спросил Брусилов, стараясь понять, что имеет в виду его командарм.

   — Прямо на Ковель ведёт шоссе... Оно перекрёстным огнём насквозь простреливается немцами... Обойти же его невозможно: там — долина Стохода и такая топь, что засосёт всю мою армию... А все обходные пути чрезвычайно сильно укреплены немцами, — с усилием проговорил Каледин. — Многие участки даже минированы на большую глубину, не говоря о превосходстве в артиллерии у противника... Я не знаю, сколько ещё могу выдержать их атаки, но идти в наступление на такую сильную крепость это значит только бесполезно умножать мои потери...

«Потери» — это слово и без того острым шипом торчало в мозгу Брусилова, и теперь этот упавший духом командарм как бы надавил на него, вызвав резкую боль.