Первая мировая. Брусиловский прорыв

   — Разумеется, ваше величество, их можно было бы укрепить так же, как англичане укрепили, например, Мальту, — привыкший уже к неожиданностям в разговоре с царём, однако не понимавший, к чему клонила эта, нашёл что сказать Безобразов.

   — Да, укрепить и сделать там стоянку Средиземноморского русского флота... Тогда не могло бы быть никакого вопроса о Дарданеллах, — закончил царь и повернул к своему дому, стоявшему отдельно от здания штаба, добавив: — А вы знаете, что здесь, в Могилёве, стоял одно время со своим войском Карл Двенадцатый?

Безобразов не знал этого, это он понял, что вопрос об отправке гвардии на брусиловский фронт решён окончательно и перерешаться не будет, а время для откровенных разговоров с царём о возможностях сепаратного мира с Германией или упущено, или ещё не пришло.

* * *

Бывают такие женские лица, которые как будто прячутся от всеразрушающего времени под совершенно прозрачной для глаз, однако же очень прочной вуалью. Это не сверкающие, притом чаще всего гордые тем общим вниманием, какое они возбуждают, лица красавиц; напротив, это — скромные лица. Однако они как-то непреходяще миловидны, они как будто излучают тепло и уют, неразлучные с ними, где бы они ни появились; им совершенно незнакомы искажения, будь то от восторга или от злости; у них данный им в дар от природы понимающе-прощающий кроткий взгляд, с которым от юности до старости проходят они по жизни.

Дама неопределённых лет с таким именно лицом, по-летнему просто и легко одетая, с нетяжёлым небольшим кожаным чемоданчиком и зонтиком, неторопливой, но лёгкой походкой подошла на одной станции к единственному в поезде, шедшем в Могилёв, вагону второго класса, показала свой билет кондуктору, вошла в вагон и отворила дверь купе, в котором должно было быть её место.

В купе плавали очень густые синие волны табачного дыма, и сердитый мужской голос прорвал эти синие полны:

   — Сюда нельзя!

Присмотревшись, дама разглядела генеральские погоны и над ними тяжёлую на вид голову, встопорщенные седые брови, толстые белёсые, торчащие в обе стороны усы.

   — Мне только до Могилёва... У меня пересадочный билет, — кротко сказала дама.

   — У вас билет, а у меня доклад, — затворите дверь! — приказал генерал.

Из волнистого дыма проступил тогда и другой бывший в купе военный средних лет, — по погонам полковник, — и объяснил несколько более пространно, но с немецкой твёрдостью в голосе:

   — Здесь составляется секретный доклад, и входить сюда никто не имеет права!

   — Закройте же дверь! — снова приказал генерал.

Дама не разглядела на столике перед закрытым окном и купе ничего, кроме горлышек двух бутылок, но дверь закрыла и осталась в проходе, битком набитом пассажирами, из которых большинство были офицеры, едущие на фронт.

Час был ещё довольно ранний, окна открыты, и дама, с потёртым немного, кожаным чемоданчиком и в простенькой шляпке с сиреневой узкой лентой, так и простояла около окна несколько станций до Могилёва.

Наконец, замедлив ход, поезд подходил уже к Могилёвскому вокзалу, и двери всех купе отворились. Из таинственного купе, где составлялся важный секретный доклад, показались генерал-лейтенант и полковник, вполне приготовившиеся выйти, как только совершенно остановится поезд.

Вдруг кто-то из офицеров от дверей крикнул изумлённо громко:

   — Господа! На перроне сам наштаверх — генерал Алексеев.

Генерал-лейтенант переглянулся с полковником и заметно для всех начал оглядывать себя спереди и что-то подтягивать и застёгивать, и перещупывать свои ордена, проворно заработав негибкими руками, а дама, поглядев на него, слегка улыбнулась: ни папки, ни портфеля для бумаг, среди которых мог храниться таинственный секретный доклад, она не увидела ни у генерала, ни у полковника, но вид у обоих стал очень озабоченный, деловой. Впрочем, и все офицеры в вагоне заволновались, точно перед инспекторским смотром.

Генерал даже пропустил её вперёд, когда все стали выходить из вагона, и она расслышала, как он вполголоса спрашивал у полковника:

   — Удобно ли будет мне представиться наштаверху здесь, на вокзале?

   — Мне кажется, это в зависимости от того, зачем, собственно, прибыл сюда наштаверх, — весьма неопределённо ответил полковник.

И вот оба они увидели, как дама, которую они не впустили в купе, идёт лёгкой, быстрой походкой к самому наштаверху, а главное, имеет возможность так идти в густой толпе, потому что толпа почтительно расступается перед наштаверхом, который, радостно улыбаясь, движется навстречу даме, держа руку у козырька фуражки, так как офицеры, высыпав из вагонов, застыли, становясь во фронт.

При Алексееве был один только младший адъютант его, прапорщик Крупны, друг детства его сына корнета, а встречал он свою жену Анну Николаевну, мать этого бравого корнета, незадолго перед тем женившегося в Смоленске.