Читаем Первая мировая. Брусиловский прорыв полностью

   — Ты что, Ваня, куксишься, погончики долго режешь? — обратился он заботливо к самому молодому из присутствовавших, прапорщику Марину. — Жалко, что ли? Правда, тяжеленько тебе будет без привычки без золотых погон щеголять.

   — Без привычки? — засмеялся кто-то. — Да он всего два месяца как их одел.

   — Для кого два месяца, — серьёзно возразил Хмыров, — а для Вани это полжизни, с пелёнок, можно сказать, в погонах ходил — и на вот тебе, снимают, — сочувственно хлопнул он по плечу как пион покрасневшего Марина.

Атмосфера разрядилась, каждый поддержал шутку, стараясь скрыть, замаскировать своё подлинное настроение. Официальная часть собрания кончилась. Поднялся шум, обычный шум возбуждённой взволнованной толпы, где сквозь горячие возмущённые окрики, жалобные нотки прорывались звуки то иронического, то искренне весёлого смеха.

   — Я всё понял, — подошёл ко мне Солнцев, лицо его сияло, и глаза весело блестели, — я всё понял, Геннадий Николаевич, — возбуждённо повторил он. — Большевики правы: гнилому, отжившему нет места в нарождающейся новой жизни. Это надо понять всем...

   — Вы, Владимир Васильевич, забыли, что о покойниках или не говорят совсем, но во всяком случае их не ругают, — деланно спокойно перебил Вову стоявший тут же Майский.

   — Да не ругаю я, голубчик, Анатолий Николаевич, нашего покойника, — также восторженно возразил ему Солнцев, — только морщусь от его трупного запаха. Это же позволительно? Я верю в него больше, чем вы. Помните, вы говорили, что армия гибнет, а с нею гибнет и Россия.

   — Да, говорил, убеждён в этом и теперь, — сухо ответил Майский.

   — А я верю, — горячо подхватил Солнцев, — что то, что совершается кругом, есть не смерть, а воскресение: умерло прогнившее язвами тело старой армии, а свободный от рабской оболочки её дух найдёт более подходящее помещение и будет с честью служить делу освобождения человечества.

   — Вы ничего не сказали о России, — сказал резко Майский.

   — Я говорю о человечестве, — в тон ему ответил Солнцев.

   — Вы большевик?

   — Утром им не был, сейчас да.

Ирония и презрение слышались в вопросе Майского, вызов и восторженность в ответе Солнцева.

Непримиримая смертельная вражда невидимо легла и отделила этих двух так недавно расположенных друг к другу людей.

В разных углах, во многих группах шли горячие споры. Не бесследно прошли эти тяжёлые месяцы политической борьбы и опыта. Уж не безграмотные дети слышались в спорщиках. На безличном политическом фоне массы бывших офицеров стали появляться неясные, но уже приметные оттенки, а иногда и резко очерченные фигуры. Деникинцы, колчаковцы и будущие красные командиры намечались этим собранием. Люди, четыре года рука об руку боровшиеся в окопах империалистической войны, расходились, чтобы в будущем поднять друг на друга руку в борьбе классовой, в борьбе кровавой и беспощадной.

Но старая армия не умерла. Как слепок, как нераздельная часть своего народа, она и не могла умереть, она лишь вместе с ним проходила чистилище, болела с ним одной болезнью и вместе же воспрянула в новом преображённом виде, чтобы под Красной Звездой бороться за мир всему миру.

<p><strong>КОММЕНТАРИИ</strong></p>

С. Н. СЕРГЕЕВ-ЦЕНСКИЙ. БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ. Роман печатается с сокращениями по Собранию сочинений в 12-ти томах. Том II. М., Изд-во «Правда», 1967.

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский (псевдоним — настоящая фамилия Сергеев) родился 18 (30) сентября 1875 года на Тамбовщине, скончался 3 декабря 1958 года в Алуште. Участник первой мировой войны, призванный в качестве прапорщика в году. Печататься начал с 1901 года, продолжая лучшие демократические традиции русской военной литературы. В годы Великой Отечественной войны написал роман «Брусиловский прорыв» (1943 год; часть первая — «Бурная весна», часть вторая — «Горячее лето»), который имел большую популярность в то время, способствуя патриотическому воспитанию нашего народа.

<p><strong>РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА</strong></p>

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Справочный том, ч. 1.

ПУБЛИКАЦИИ ИСТОЧНИКОВ:

Гиндeнбург Н. Воспоминания, пер. с нем. Пг., 1922.

Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны, пер. с франц. М.-Пг., 1923.

Пурталес Г. Между миром и войной. Мои последние переговоры в Петербурге в 1914 г., пер. с нем. Пг., 1923.

Чернин О. В дни мировой войны. Мемуары, пер. с нем. М.-Пг., 1923.

Шейдеман Ф. Крушение германской империи, пер. с нем. М.-Пг., 1923.

Лютендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914—1918 гг., пер. с нем., т. 1—2. М., 1923—1924.

Бьюкенен Д. Мемуары дипломата, пёр. с англ. М., 1924. Извольский Л. П. Воспоминания, пер. с англ. Пг.-М., 1924.

Поливанов Л. Л. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника 1907—1916 гг., т. 1, М., 1924.

Переписка Николая и Александры Романовых, т. 1—5. Берлин — М.-Л., 1922—1927.

Сухомлинов В. А. Воспоминания. М.-Л., 1926.

Дневник Николая Романова (16 декабря 1916-го — 30 июня 1918-го). «Красный архив», 1927, т. 1—3. 1928, т. 2.

Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 1929.

Гофман М. Записки и дневники 1914—1918-го, пер. с нем. Л., 1929.

Черчилль В. Мировой кризис, пер. с англ. М.-Л., 1932.

Перейти на страницу:

Все книги серии Век XX

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза