Ко всему изложенному необходимо добавить, что немало нареканий на ген.-л. Курлова было вызвано вследствие несоответственного поведения и образа действий окружавших его лиц. Контингент чинов канцелярии и лиц, числившихся при Особоуполномоченном для поручений, выбранных самим ген.-л. Курловым, состоял, как согласно между собой свидетельствуют вполне компетентные лица, опрошенные при расследовании (бывший Лифляндский губернатор, в должности шталмейстера, действительный статский советник Келеповский, Лифляндский вице-губернатор коллежский асессор Подолинский, бывший начальник Лифляндского губернского жандармского управления ген.-л. Волков и др.), по большей части из молодых людей совершенно неопытных, не отвечавших своему назначению ни в нравственном, ни в служебном отношениях, навязанных, по некоторым сведениям, ген.-л. Курлову влиятельными рекомендациями, которым он не счел удобным отказать. Эти молодые люди в Риге, не стесняясь, кутили и пили с женщинами, говорили публично по-немецки и вообще производили самое отрицательное впечатление своим вызывающим поведением, расточительностью и поддержанием близких сношений с местными немецкими кругами. Те лица, которым по служебным обязанностям приходилось постоянно иметь дело с канцелярией ген.-л. Курлова, удостоверяют, что дела в этой канцелярии велись достаточно небрежно, чины ее относились к делу без всякого интереса, и в связи с отсутствием у них опыта и достаточных знаний и при наличии легкомысленности канцелярия Особоуполномоченного получила характер лишь ненужной передаточной инстанции для губернаторов и других учреждений, подчас даже тормозившей течение дел. Сам ген.-л. Курлов среди этой обстановки, по отзывам тех же свидетелей, резко отличался своей усидчивостью: он все почти время проводил в своем служебном кабинете, весьма редко куда либо выходя, но, может быть, посему деятельность его и имела несколько кабинетный, далекий от жизни и канцелярский отпечаток, мешавший ему как лично наблюдать местную жизнь и местные настроения, так и следить за поведением своих подчиненных, которым он, по-видимому, склонен был доверять; были случаи, что некоторые посторонние лица, например, б. прокурор Рижского окружного суда статский советник Моложавый, сочли себя вынужденными обратить внимание ген.-л. Курлова на неприличный образ действия чинов его канцелярии, но никаких результатов от этого, кроме обещания их «подтянуть», не последовало. Отчасти это, быть может, объясняется и замечавшимся у ген.-л. Курлова в последние годы некоторым упадком трудоспособности и проявлявшейся у него апатией, о чем свидетельствуют некоторые наблюдавшие его близко лица.
Лица, близкие генерал-лейтенанту Курлову во время пребывания его в Риге
Из прочих лиц, с которыми ген.-л. Курлов, проживая в Риге, поддерживал близкие отношения, были: б. Курляндский губернатор в должности егермейстера Набоков с семьей и бывший рижский нотариус, отст. ген.-м. Хмелевский.
Егермейстер Набоков пользовался несомненными симпатиями местных немцев-помещиков и был всем известен давним своим нерасположением к латышам. Дружеские отношения ген.-л. Курлова к егермейстеру Набокову и постоянное с ним общение, естественно, должны были весьма односторонне влиять на образ мыслей и настроения ген.-л. Курлова и в то же время давали повод местному населению считать его единомышленником егермейстера Набокова.
Отставной генерал Хмелевский до войны состоял нотариусом в Риге; затем по призыву на военную службу из ополчения он занял там же должность военного цензора. Дружеские отношения между Хмелевским и ген.-л. Курловым начались и поддерживались еще со школьной скамьи. Между тем Хмелевский пользовался в Риге заслуженной, как кажется, репутацией «дельца», очень близкого к немецким кругам, оказывавшего разного рода негласные услуги немецким предприятиям, как например, заводу Цейса и заводу «Проводник». Большая близость Хмелевского с ген.-л. Курловым давала повод говорить в рижском обществе, что «через Хмелевского можно у Курлова все сделать».
Репутация генерал-лейтенанта Курлова и причины таковой