Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова

5 июля. – Продолжаю писать сегодня. Конечно, курьера еще нет! Я почти не припомню, чтобы он приехал в срок, всегда по какой-нибудь причине он запаздывает на сутки, а иногда и на двое. Он мог бы приехать вчера не позже 9 ч. вечера, сегодня, конечно, раньше вечера не приедет. Ужас, какая тоска все это, вместе взятое, кроме того, темно, как осенью, одно хорошо, что тепло, 16°. – К сожалению, письмо мое будет короткое, не в настроении я писать, да и о чем? В большинстве случаев я получаю твои телеграммы на следующий день, т. к. ты очень поздно их посылаешь, а несколько раз я вовсе не получал. – Мы вчера с Вяземским вспомнили, что не видели фотографию Джонсона, во время его головомойки в Брасове, разве она не удалась? Если она существует, то, пожалуйста, пришли ее ко мне, а также дагестанца – часового в Новом Поречье. – Очень жалко, что Абакановичи только осенью приедут в Брасово, да еще решатся ли выехать, вот не решительные люди! Таким образом они пропустят самую лучшую погоду, хотя до 10 октября в Орловской губернии бывает обыкновенно еще сухо. Надеюсь из твоего письма узнать, как ты проводишь время в Гатчине, много ли гуляешь, катаешься ли, бывают ли пикники? – Я случайно вспомнил о Бирюкове и о том, что мы хотели ему сделать подарок (именного ничего не надо давать), а просто хороший подарок, может быть, ты позаботишься об этом, а также узнай, пожалуйста, через Алешу, было ли сделано распоряжение моему Управлению выдавать Инне Александровне ту сумму, которую получал Керим; не помню точно 250 р. или 200 в месяц, начиная, кажется с 1 февраля. Инна А[лександровна] меня об этом больше никогда не просила, а я сам об этом много раз вспоминал и опять забывал.

6 июля. – Моя душечка Наташа, только сегодня в 11 ч. утра приехал Коноплев. Причина запоздания та, что ему пришлось провести ночь в Москве, был задержан Харьковым, который не получил вовремя извещение из Гатчины. Очень досадно, что он так запоздал, т. к. завтра ему надо будет ехать обратно, и то приедет он только 10-го, вот почему я просил тебя в телеграмме выслать следующего курьера 11-го. – Очень благодарю тебя за длинное и интересное письмо, к сожалению, не успею подробно на него ответить по причине, что мало времени и сейчас придется писать письмо по-английски, что для меня трудно и займет много времени. Я рассчитывал, что ты мне пришлешь черновик, составленный Miss Rata, к сожалению, такого не оказалось. Меня ужасно беспокоит твое здоровье, тем более что лечить тебя совсем невозможно, ты никому не доверяешь и ничего не исполняешь, еще был бы я дома, да нет, впрочем, и это бы не помогло! – Когда вернется Котон и вы будете жить в Брасове, тогда дай ему тебя полечить, главное нужен режим и делать все в меру: спать ложиться пораньше, вставать не слишком поздно, до завтрака гулять, днем немного лежать, затем опять прогулку пешком или до, или после чая, мяса есть поменьше и делать впрыскивания мышьяку или спермину. Очень и очень прощу тебя все это исполнять. Я убежден, что главная причина твоего плохого самочувствия происходит от малокровия. Живя в деревне, так просто и легко исполнять такой простой режим. – О Клевезале я только что переговорил с Константином Антоновичем [Котоном], писать об этом теперь не буду, слишком длинно и надо обдумать, а факты, приведенные тобою, действительно имели место. – Еще раз повторяю, что Клевезаль, получив новое назначение, теряет место в нашем лазарете, потому что, состоя в моем распоряжении, вовсе не значит, что он будет продолжать служить в лазарете. – Доктору Попову было мною поручено ввиду этого принять от Клевезаля хозяйство до возвращения Кон[стантина] Ант[оновича]. – Теперь я тебе предлагаю решить: надо ли назначить нового заведующего хозяйством или совместить эти две должности в лице старшего врача, дав ему лишь помощника? – На серебре можно переменить инициалы. – Ты мне даже не пишешь, сколько нужно выписать лекарства, и единственно, что я знаю это слово «pollautin». – Сожалею, но должен кончать. – На душе хуже, чем когда-либо и писать совсем не могу, странно, что ты меня обвиняешь в том же самом, как я – тебя, т. е. в отсутствии любви. Если у меня такое ужасное нравственное состояние, то это происходит, главным образом, по двум причинам: 1) потому что я замечаю, что ты меня перестаешь любить, а 2) эта мысль, что я больше никуда не годен, если б ты только знала, какой ужас я переживаю и как эта мысль меня гнетет и убивает. – Одна у меня надежда, а именно, что причина этому – нервы, которые, наверное, у меня разъехались за все это время. Мне тяжело за тебя и отвратительно за себя. – Вот почему впереди нет больше для меня жизни! – Очень прошу это письмо уничтожить, его нельзя сохранять. – Прости мне Наташа, что я написал такое отвратительное письмо, но писал я то, что у меня на сердце. – Да хранит и благословит тебя Господь. Еще раз умоляю тебя беречь твое здоровье.