Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова

Громадное здание посольства было освещено только внизу. Там бегали какие-то люди и выбрасывали в окна различные предметы. Скоро появился свет на втором этаже, затем и выше. Бегающие фигуры появлялись на всех этажах. Особенно суетилась какая-то барышня в шляпке. Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и как снег посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды, кресла… Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала ура. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи.

Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши, под восторженное ура, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Рядом на тротуаре стоял городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из окон посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшиеся при этом треск и грохот вызывали ура. Чем сильнее был треск, тем громче было ура и улюлюканье. Полиция только просила не ходить на тротуар перед посольством. Эскадрон стоял наготове. На площади был сам министр внутренних дел Маклаков, был и только что назначенный новый градоначальник князь Оболенский.

Вдруг пронеслось, что на чердаке громилы нашли труп убитого человека. То был русский, долго служивший в посольстве. В группе начальства заволновались. Со стороны эскадрона жандармов послышалась команда. Публику стали просить расходиться. Никто не слушался. Появилась пожарная машина, в толпу направили струю воды, и все с хохотом стали разбегаться. Я сел в экипаж и поехал телефонировать своему начальнику. По дороге обогнал большую толпу. Шли громить австрийское посольство, но полиция не допустила погрома. Я доложил обо всем генералу Воейкову. Он просил меня остаться в городе до утра. Утром, по дороге на вокзал, я заехал посмотреть на посольство. Жуткая картина. Колоссальное здание зияло разбитыми окнами. На крыше покосившиеся лошади: их не сумели сбить. Тротуары завалены грудами обломков и осколков. Полиция не позволяет приближаться. Публика смотрит молча. Все ходят посмотреть на Мойку, на сброшенные статуи»

[132]

.

С началом Великой войны император Николай II, судя по дневниковым записям, беспокоился за благополучие близких родных, которые не успели вернуться в Россию: