Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь

Безусые юнцы, прапорщики, бьют по лицу солдат, часто пожилых, волосы которых уже посеребрены сединою. Прапорщицкая среда ведет вообще себя так, что возбуждает большое недовольство общества. Боже мой, как плохо все складывается!»[159]. Показательная в этом плане история произошла в феврале 1916 г. в 23-м Сибирском стрелковом запасном полку в Новониколаевске. Призванный из Барнаульского уезда рядовой Казанцев во время дежурства поставил винтовку, закурил папиросу и отказался назвать свою фамилию командиру роты. Вместо дисциплинарного наказания прапорщик Степанов приказал под угрозой расправы избить нарушителя воинской дисциплины. У Казанцева было сломано 9 ребер и их осколками порвана печень. Вскоре он умер, а прапорщика перевели в другую роту на должность младшего офицера. Произошедшее, согласно информации жандармов, вызвало «большое недовольство» солдат[160].

С другой стороны, на этих офицеров военного времени из числа студентов, инженеров, отличившихся в боях нижних чинов, легла тяжелая задача подготовки солдат из неграмотных и малограмотных сибирских крестьян, руководство ими на фронте. При этом они в первую очередь подвергались опасности быть убитым или раненым, как это произошло с бывшим землеустроителем, прапорщиком запаса из Томска С. К. Майковским. Призванный в августе 1914 г. в 31-й Сибирский стрелковый полк, в начале 1915 г. он был тяжело ранен, перенес несколько операций, признан инвалидом, но вернулся на фронт нестроевым офицером и назначен интендантом полка[161]. Как справлялись офицеры военного времени с подготовкой пополнения? мы еще постараемся разобраться ниже. Что касается ругани и мордобоя, то арестованный уже после свержения самодержавия за эти пороки поручик признавался: «Я никогда не готовился и не думал о военной карьере, я студент, надевший военный мундир семнадцать месяцев тому назад. Я так воспитан, что никогда, даже будучи только что выпущенным офицером, не допускал мысли о рукоприкладстве. Я смотрел на это, как на нечто дикое, недостойное человека. И вот, как это произошло, я даже не могу объяснить. Я, надевши золотые погоны, впитал в себя традиции «умения обращаться с людьми». Даже в самое последнее время перед арестом у меня было разъедающее сознание чувство, что я делаю не так, как думал, что я иду против себя самого, против своей совести. Но я уже не мог себя побороть»[162].

Что касается дисциплины в запасных частях в Сибири в рассматриваемое время, то она была в пределах армейской повседневности. Имели место самовольные отлучки и факты дезертирства. В приказе по 38-му Сибирскому запасному стрелковому батальону от 25 августа 1915 г. можно прочесть: «Самовольно отлучившегося 21-го сего августа молодого солдата 5-й роты досрочного призыва 1916 г. Андрея Дрягина и зачисленного в учебную команду, до сих пор невозвратившегося и неразысканного, исключить из списков батальона и полагать в бегах»[163]. Если в августе-декабре 1915 г. из 31-го Сибирского запасного стрелкового полка (Томск) самовольно отлучилось 97 чел. и 51 из них вернулись обратно, то в июле-декабре 1916 г. количество «самовольщиков» достигло 324 чел, из них добровольно вернулось 77 чел.[164] Имелись претензии к нижним чинам постоянного состава, которые «позволяют себе надевать во время занятий и даже при хождении в город вольную одежду, а также нашивают на погоны тесьму из серебреного галуна». «Не все кадровые, даже унтер-офицеры, умеют отдавать честь, некоторые не имеют надлежащей выправки. Между тем кадровые как учителя должны служить примером молодым солдатам и ратникам»[165].

Интенсивность подготовки пополнения составила в целом по России в 1914–1915 гг. 300 тыс. чел., ежемесячно поглощаемых фронтом. Тогда же только из Омского военного округа ежемесячно вывозили по 25 тыс. чел. (по 100 маршевых рот). В 1916 г. этот показатель составил 15 тыс. чел (62 маршевые роты)[166]. Как правило, отправляли в действующую армию «солянку» из новобранцев, запасных и ратников ополчения. Так, в мае – июне 1915 г. из 43-го Сибирского запасного стрелкового батальона в Брест-Литовск выбыло две маршевые роты по 250 чел. В 3-й роте числились 1 младший унтер-офицер и 249 ратников ополчения призывов 1900–1915 гг., в том числе 1900 г. (34–35 лет) – 30 чел., 1901 (33–34 года) – 41, 1902 (32–33 года) – 25, 1903 – 70, 1904 – 20, 1915 г. – 20 чел. В общей сложности 186 (74,4 %) были в возрасте старше 30 лет. Основная масса была призвана в Бийском (114 чел.) и Павлодарском (116 чел.) уездах. Личный состав 5-й маршевой роты составляли призывники Змеиногорского (161 чел.), Павлодарского (58), Омского (39) и Барнаульского (1 чел.) уездов[167].