Первая мировая война

В тот день, когда немцы одержали свою первую победу под водой, лейтенант Далримпл-Кларк выполнил первый британский бомбардировочный налет на наземную цель у французско-бельгийской границы. Согласно официальному рапорту, он «сбросил одну бомбу примерно на сорок немцев, и было очевидно, что многие пострадали». Другие летчики, работая в тесной связке с батальонами бронированных автомобилей, терроризировали германские военные патрули, курсировавшие вдоль шоссе. Британский консул в Дюнкерке докладывал в Лондон, что такие комбинированные атаки добивались «невероятных успехов» в дезориентации германского наступления.

Бельгийцы столь же успешно использовали эскадроны бронированных автомобилей, причем их бронемашины были схожи с немецкими не только наличием брони: и те и другие были оснащены пулеметом Льюиса, который сконструировал американец, майор Исаак Ньютон Льюис (его отец явно предвидел, что сыну суждено стать талантливым изобретателем). Льюис продал свой пулемет Бельгии и Германии только после того, как его неоднократно отвергали в США. Пулемет мог делать от 100 до 500 выстрелов в минуту. После одного боя в Бельгии Александер Повелл вспоминал: «Я видел, как поток пуль из такого пулемета буквально скашивал деревья толщиной в человеческое бедро».

3 сентября германская армия была всего в 40 километрах от Парижа. В тот день в деревне Барон 49-летний композитор Альберик Маньяр забаррикадировался в собственном доме, открыл огонь по немецким солдатам, приказавшим ему выйти, и убил одного из них. Дом обложили соломой и забросали гранатами, и Маньяр погиб в огне. Деревню разграбили, как и захваченное в тот же день соседнее селение Эрменонвиль, где в 1778 г. умер философ Жан-Жак Руссо.

3 сентября немецкие конные патрули добрались до Экуана всего в 13 километрах от Парижа, который замер в ожидании германского наступления. В тот же день стало известно, что на северо-западе немецкие подразделения достигли Сены, взорвав мост в Понтуазе. Парижане, опасаясь, что город бросят на произвол судьбы, как Брюссель две недели назад, погрузились в уныние. Но 3 сентября военный комендант города генерал Галлиени заявил: «Я получил приказ защищать Париж от захватчиков, и я выполню его до конца».

В защите Парижа Галлиени рассчитывал на поддержку вновь сформированной армии под командованием генерала Монури, которая в ожидании решающего наступления закреплялась на местности по периметру. Но немцы угодили в ловушку, возникшую в результате французского отступления, увлекшего их на восток от Парижа и на юг от Марны, так что их линии связи и снабжения оказались сильно растянутыми. В погоне за отступающими англо-французскими армиями немцы, следуя вдоль Марны, удалились от Парижа и упустили шанс захватить столицу. 4 сентября к югу от Марны англо-французские силы приготовились к сражению. «Было решено, что сегодня мы отступим к Сене километров на двадцать, чтобы воспользоваться ночной темнотой, скрывающей наши передвижения, – записал в дневнике Смит-Дорриен, – а также избежать палящих солнечных лучей, изнуряющих людей и лошадей».

Были и другие факторы риска: по словам Смит-Дорриена, «отступление всегда опасно: дисциплина слабеет, к тому же в пути возникает много возможностей для бессмысленных драк и грабежа. Сегодня вечером пять человек предстанут перед трибуналом. Потери среди старшего и младшего офицерского состава в некоторых частях чрезвычайно усложняют поддержание дисциплины, особенно когда вокруг столько соблазнов – гостеприимных деревенских жителей и опустевших домов, полных ценных вещей».

В последующие две недели более 15 000 британских военных были убиты, ранены или взяты в плен. 4 сентября, через месяц после вступления Великобритании в войну, Асквит, произнося речь в лондонской ратуше, заявил, что британцы «не сложат оружия, пока не отомстят за зверства в Бельгии». Эти зверства стали широко известны. Через две недели после речи Асквита Times напечатала слова из письма британского ефрейтора после битвы при Ле-Като: «Немцы не любят холодной стали. Они падали на колени и молили о пощаде, но у нас кровь кипела из-за того, как они поступали с мирными жителями, и мы не знали милосердия».