Первая мировая война

Два упрека относительно стратегической подготовки к войне обычно ставятся Союзу центральных государств: отсутствие писаной военной конвенции между ними, которая жестко определяла бы взаимные оперативные обязательства контрагентов союза, и умолчание об объединенном руководстве союзными силами, особенно ввиду территориальной неразделенности государств союза, дававшей право считать их территорию единым театром войны. Однако первый упрек отчасти отвергается на основании статьи 1 союзного договора между Германией и Австро-Венгрией, по которой обе державы обязывались помогать друг другу всеми своими вооруженными силами при нападении России на одну из них. Отсутствие более конкретных оперативных обязательств между обеими армиями объясняется политическими причинами. Германский Генеральный штаб не желал заранее открывать своих карт союзнику, военную ценность которого он расценивал невысоко. Нужно было считаться и с формальным участием Италии в союзе. Вместе с тем Германия опасалась оказаться на буксире у австрийской дипломатии, политика которой в течение [37] 35-летнего существования союза не раз стремилась спровоцировать войну ради сепаратных интересов лоскутной империи. Политика мешала также установлению единого верховного командования. Оба начальника генеральных штабов постоянным личным общением устраняли надобности в документе, который мог вредно отразиться на свободе действий обеих армий в обстановке действительной войны. Вопрос о едином союзном командовании, как свидетельствует опыт всех коалиционных войн, в том числе и мировой, не может быть разрешен удовлетворительно, так как затрагивает основные права верховной власти каждого государства, участвующего в союзе. Единое союзное главнокомандование к концу мировой войны формально было достигнуто на обеих сторонах, но по существу оно оставалось только деликатным компромиссом, опиравшимся лишь на добровольное согласие союзных правительств.

На другой стороне, у французов и у русских, дело с планом войны формально обстояло лучше, но по ясности руководящей идеи, по смелости ее проведения в жизнь и по четкости союзнического взаимодействия их план значительно уступал германскому. Если можно миновать более или менее случайные эпизоды франко-русского сближения в 1875 и в 1878 гг., то возникновение Союза Центральных держав надо считать окончательным толчком, который побудил французское и русское правительства одновременно пойти навстречу друг другу для заключения, в противовес Центральному союзу, в августе 1891 г. союзного договора, а через год — военной конвенции, подписанной, по уполномочию правительств, генералами Буадефром и Обручевым[15] и окончательно ратифицированной в январе 1894 г. [38]

Оба правительства обязывались в случае нападения на одно из их государств выступить всеми силами против врага, причем статьей 3 конвенции определялось выставление против Германии со стороны Франции 1 300 000 человек, а со стороны России — от 700 000 до 800 000 человек с целью заставить Германию вести борьбу одновременно на востоке и на западе. По статье 4 генеральные штабы обеих держав должны были находиться в постоянных между собой сношениях для практического осуществления указанного выше обязательства. Во время последнего совещания обоих начальников генеральных штабов (1913 г.) Жоффр особым протоколом изменил в конвенции цифру выставляемых Францией сил до 1 500 000 человек, с указанием срока их мобилизации на 10-й день и начала наступления на 11-й день, взамен чего Жилинский (начальник русского Генерального штаба) заявил о выставлении большей части из обещанных 800 000 человек к 15-му дню на германской границе и о немедленном их наступлении на территорию Германии. На основании периодически дополнявших военную конвенцию протоколов совещаний французский Генеральный штаб оказывал веское влияние на русское железнодорожное строительство, причем правительство Франции охотно предоставляло денежные капиталы для развития в желаемом для Франции смысле русской железнодорожной сети.

Итак, на одной стороне задолго до войны существовала писаная военная конвенция и в дополнение к ней периодические совещания начальников генеральных штабов, закреплявшиеся протоколами. На другой стороне не было конвенции и зафиксированных на бумаге стратегических постановлений. Преимущества оказались на последней стороне, так как именно русский план операций, скованный формальными требованиями конвенции, вызвал, как будет видно дальше, непоправимые ошибки в исходных операциях русской армии. [39]

В дополнение к военной конвенции в 1912 г. была заключена в Париже франко-русская морская конвенция, которой устанавливалось распределение задач обоих союзных флотов и обеспечение ими, с учетом также и британского флота, господства Антанты на европейских морях.