Первая мировая война

Едва переставляли ноги, но продолжали драться: немецкий лейтенант Вальтер Блюм рассказывал о двух британских офицерах и двадцати пяти пехотинцах, которые оказались отрезанными от своего батальона и сражались против превосходящих сил противника. Четверо из них погибли: этих четырех взяли в плен. Блюм, видевший последствия сражения, писал: «По дороге в подлеске мы наткнулись на английского солдата с расколотым черепом, затем на другого со штыком в груди». Поль Маз, наблюдавший отступление с другой стороны, стал свидетелем последнего этапа схватки британцев с немецким кавалерийским формированием. «Несколько немцев прятались в стогах, воткнув пики и сабли в сено, и я услышал жуткие крики. Лошади обезумели не меньше людей, которые показывали друг другу капающую с клинков кровь. Некоторые что-то собирали на память. Я подхватил раненого немецкого драгуна, которого рвало неспелым крыжовником. Из груди у него торчала сабля. На ломаном английском он сказал мне, что двадцать дней назад уволился из отеля «Риц» в Лондоне, где служил официантом».

Кроме Ангела Монса, в последнюю неделю августа на поле боя было отмечено еще одно необычное явление. В официальной медицинской истории войны имеется запись: «В 1914 г. несколько солдат было эвакуировано из Франции в Англию из-за травм, полученных при отступлении от Монса». В течение месяца во французских тыловых госпиталях подполковник Гордон Холмс, специалист по нервным расстройствам, «наблюдал частые случаи истерии, связанные с пулевыми и осколочными ранениями или даже с незначительными ушибами спины, рук и ног». К концу года более ста британских офицеров и восьмисот солдат лечились от нервных болезней, которые в официальной медицинской истории нередко назывались «серьезными психическими нарушениями, приводившими к временной или постоянной непригодности к военной службе». К концу войны около 80 000 солдат и офицеров уже не могли оставаться в окопах, а многие по инвалидности были освобождены от военной службы в связи с нервными заболеваниями, в том числе так называемыми контузиями.

27 августа, во время французского контрнаступления у Ришомона, принц Эйтель Фридрих Прусский, командовавший немецким гвардейским полком, заметив, что его солдаты вот-вот отступят, начал бить в барабан. Непоколебимая уверенность второго сына кайзера немедленно положила конец панике, и немцы стали теснить атакующих. Впрочем, этот успех был локальным: в тот же день масштабное контрнаступление генерала Ланрезака на 2-ю немецкую армию вынудило 1-ю немецкую армию, наступавшую на Париж, поспешить на помощь своим войскам, оказавшимся под ударом. В тот же день Жоффр из состава других армий набрал для генерала Фоша особый отряд – так называемую 9-ю армию, задачей которой было отслеживать, не перешли ли германские войска в наступление. В штаб Фоша входил полковник Вейган [28]. Эта сборная армия была исполнена решимости переломить ход войны в пользу Франции.

Война породила новое явление – отказ от заранее разработанных планов в пользу импровизации. Кроме того, она провоцировала антивоенные настроения. 27 августа в Daily Citizen, органе Лейбористской партии, журналист-социалист Клиффорд Аллен призвал к всеобщему протесту против войны, заявив: «Большая национальная кампания против продолжающегося участия Великобритании в войне, а не просто против войны в целом, будет означать, что никаким благовидным доводам дипломатов в оправдание кровавой бойни так и не удалось заглушить голос социалистов».

В августе, после того как правительства всех стран – участниц конфликта опубликовали предшествовавшие ему дипломатические телеграммы и меморандумы, подобрав их таким образом, чтобы переложить ответственность на противника, стали известны имена дипломатов, причастных к развязыванию войны. Издавая свою антивоенную статью отдельной брошюрой, Клиффорд Аллен подчеркнул: «Страдания людей нельзя оправдать расписанными по дням и часам посольскими депешами».

Пока антивоенные настроения боролись с вспышками патриотизма, резко возросло число желающих воевать в Европе, вступавших в расположенный в Северной Африке французский Иностранный легион из 10 000 солдат. Через семь месяцев после 21 августа, когда началась вербовка, к нему присоединились 32 000 человек, не являющихся французами, в том числе около 5000 итальянцев, более 3000 русских, 1467 швейцарцев, 1369 чехов, 1000 немцев, желавших воевать против Германии, и более ста американцев. Среди американцев был Уильям Тоу из Питсбурга, который 30 августа писал домой из базового лагеря: «Я намерен принять участие, пусть и небольшое, в величайшей и, вероятно, последней войне в истории, которая, судя по всему, превратилась в битву цивилизации против варварства. Пусть это и покажется преувеличением, но вы бы согласились со мной, послушав рассказы французских, бельгийских и английских солдат, которые пришли сюда с фронта».