Русская армия развалилась, в столице царил хаос. Солдаты разбегались по домам, «голосуя ногами», по словам Ленина. Большевикам ничего не оставалось, как договариваться о перемирии в надежде на то, что с помощью пропаганды им удастся добиться симпатий уставших от войны народов. В Брест-Литовске их разношерстную шутовскую делегацию, в которой самой примечательной фигурой был бородатый крестьянин, ожидало участие в сюрреалистическом спектакле, типичном для всей военной кампании Германии, – в банкете, на котором крестьянин сидел между австрийскими аристократами, расспрашивавшими его о том, как выращивать лук. Договоренность о прекращении огня была достигнута, обсуждались условия заключения мира. Переговоры длились бесконечно долго, превращаясь в философские и исторические дискуссии. Обе стороны тянули время.
Следует отметить, что перемирие с Россией было крайне выгодно для Германии – ей приходилось держать на Восточном фронте треть своих войск (около 80 дивизий), которые в случае их переброски вполне могли изменить соотношение сил на других театрах военных действий.
29 ноября (12 декабря) в ходе переговоров в Брест-Литовске произошла трагедия: прямо в ходе очередного совещания, выйдя в соседнюю комнату, застрелился член российской делегации генерал В. Е. Скалон. По словам близких ему людей, он не выдержал национального унижения своей страны. По взглядам Скалон был монархистом и тяжело переживал происходящее в России, но большевики включили его в состав своей делегации как отличного военного специалиста.
По мнению графа П. А. Игнатьева, произведенного в 1916 году в полковники, В. Е. Скалон «был офицером отважным, честным и верным».
Незадолго до отъезда в Брест-Литовск Владимир Евстафьевич писал одному из своих знакомых:
«Троцкий <…> предложил мне <…> отправиться в Брест консультантом при большевистской делегации, чтобы давать «советы» во время переговоров о перемирии, а затем и о мире.
Поручение это глубоко мне противно. Я знаю, что речь идет просто об отвратительной комедии. “Перемирие” уже заключено: наши солдаты просто-напросто уходят с фронта, убивая собственных офицеров и грабя, и продают свои ружья и даже пушки немцам за бутылку рома или коробку сигар. Мир, он тоже будет продиктован немцами, то есть немцы диктуют, а большевики только исполняют задание… Я был осведомлен об этом по данным нашей разведки и разведок французской и английской. Таким образом, я знаю, куда я иду и с кем я иду. Но я задаю себе вопрос: если я откажусь, тот, кто заменит меня, будет ли он, по крайней мере, иметь достаточно мужества, чтобы не прикрыть измену подписью русского офицера? У меня этого мужества найдется. Даю Вам слово, что это так.
С другой стороны, в Смольном, по-видимому, не все и не совсем единодушны. После моего разговора с Троцким у меня создалось впечатление, что он хотел бы «надуть» немцев, «тянуть» и попытаться не «подписать». Но Ленин и его присные – Зиновьев, Подвойский, Сталин, Крыленко и прочие, за мир во что бы то ни стало, чтобы избежать риска быть выгнанными самими же немцами оттуда, куда их немцы посадили. Я даже задаю себе вопрос: почему это Ленин поручил переговоры Троцкому? Но впрочем, все это сейчас уже сравнительно лишь очень маловажно…
Существенно то, что я еду в Брест. Бог знает, возвращусь ли…»
Участник переговоров в Брест-Литовске подполковник Д. Г. Фокке потом вспоминал, что при обсуждении у переговорщиков не оказалось карты, и генерал Скалон спокойно сказал: «У меня в вещах найдется карта. Сейчас принесу». После этого он встал и вышел. А вот что произошло потом:
«Скалон оставил нас в комнате совещания и прошел в отведенную ему в том же здании личную комнату. Прошло около четверти часа, во всяком случае, не больше двадцати минут, как вдруг в комнату совещания русской делегации без всякого предупреждения вбежал лейтенант Мюллер, крайне взволнованный и побледневший, и громко крикнул по-русски:
– Господа, генерал застрелился!
Эта весть ударила по сознанию как гром из чистого неба.
– Где? Какой генерал? Генерал Скалон?!..