Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

К концу августа уже вся империя Габсбургов знала, что армия Франца Иосифа понесла страшные потери в Сербии; поступали подтверждающиеся сведения, что по Саве сплошным потоком плыли мертвые тела австрийских солдат. Ита Й. писала: «Сердце останавливается, хочется кричать, хочется стереть эту страшную картину из памяти»{378}. Правительство представило новую версию событий, объявив, что сербская карательная экспедиция не важна для национальных военных интересов. Разумеется, никто не поверил. «Бюллетень оставил отвратительный осадок»{379}, – писал словенский священник доктор Ойген Лампе. «Ликование сменилось меланхолией, – вторил ему Киш. – Если мы не в силах одолеть сербов, что же будет в России?»{380} Действительно, что? Австрийские военные содрогались, получая на позициях газеты с подобными заявлениями{381}. Оказывается, теперь, когда в войну вступила Россия, Сербский фронт стал «простой разминкой», а вторжение в Сербию предполагалось лишь как карательная акция. Выполнив задачу, войска «отступили, готовясь к новой операции». Эгон Киш с однополчанами приходили в ярость от таких «полных лжи и лицемерия» заявлений.

Австрийские офицеры откликнулись на разгром жесткой, даже бесчеловечной муштрой, надеясь повысить дисциплину к предстоящим сражениям. В качестве наказания за съеденный неприкосновенный запас некоторых солдат привязывали к деревьям и оставляли на целый день под палящим солнцем. Киш сравнивал эти истязания с тем, как обращались с пленными белыми американские индейцы. Замученных солдат выгоняли из лагеря на учения – якобы с целью поддержать боевой дух, пока командование разрабатывает планы по возобновлению кампании. Разумеется, ежедневные 6–8 часов муштры «кому угодно поднимут настроение», мрачно язвил Киш{382}.

28 августа сербы предприняли собственную робкую попытку вторгнуться на территорию Габсбургов: войска переправились через Саву к западу от Белграда и заняли венгерский город Земун. Командующий австрийской дунайской флотилией докладывал, что местные «встретили сербские войска с большим воодушевлением, бросая букеты и размахивая флагами»{383}. На следующий день железнодорожный мост, соединяющий Белград с вражеским берегом, – тот самый, что сербы взорвали в начале военных действий, – был восстановлен как пешеходный. Йован Жуйович был в числе тех, кто перешел по нему на северный берег, чтобы посмотреть на разрушенный город с бывших австрийских огневых позиций и сделать фотографии. Тем временем многие жители венгерского Земуна воспользовались возможностью перебраться в Белград. Венгерским сербам и сочувствующим совершенно не хотелось попасть под горячую руку австрийцам, если те вернутся. Еще южнее в начале сентября около 40 сербских и черногорских батальонов переправились в Боснию, где несколько последующих недель шли спорадические бои и перестрелки.

Сербское правительство, отвоевав себе передышку, пыталось добиться любой возможной помощи от союзников, что для сухопутной страны со слабо развитой транспортной сетью было сопряжено с определенными трудностями. 7 сентября британский министр иностранных дел писал принятым в те времена подчеркнуто формальным слогом: «Сэр Э. Грей просит сербского министра принять уверения в совершеннейшем почтении и… имеет честь уведомить, что от поверенного в делах Его Величества в Каире получена телеграмма, сообщающая о выдаче разрешения на поставку в Сербию 3000 мешков риса»{384}. Однако разоренным сербам требовалось куда больше, чем горстка риса на несколько дней. Их война, в которой было далеко до победы, только начиналась.

В начале сентября австрийцы предприняли вторую попытку. Бреши в поредевших полках Потиорека залатало подоспевшее подкрепление. К каждой части был приставлен проводник-словак{385}. В одном батальоне офицеры, не говорящие на языке своего проводника, объясняли ему пантомимой, что теперь он подчиняется военным законам и за дезертирство ему грозит смертная казнь. Бедный крестьянин, решив, будто его собираются вешать прямо сейчас, затрясся в рыданиях, уверяя, что ни в чем не виновен.