Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Империя, которая при Вильгельме II объединилась и достигла огромной экономической мощи, по-прежнему испытывала чувство незащищенности, которое олицетворял и сам кайзер. Не отличаясь особой кровожадностью, он имел, скорее, склонность к позерству, бряцанию оружием и жажде ратных побед – представьте себе облаченного в военный мундир Жаба из «Ветра в ивах» Кеннета Грэма[6]. Побывавшие при дворе отмечали царившую там гомоэротическую атмосферу, наблюдая, как кайзер приветствует мужчин-приближенных (например, герцога Вюртемберга) поцелуем в губы. В первое десятилетие века двор и армию потрясла череда гомосексуальных скандалов, не менее громких, чем антисемитское дело Дрейфуса во Франции. Граф Дитрих фон Гюльсен-Хеселер, глава кайзеровского военного секретариата, скончался от сердечного приступа в 1908 году, исполняя послеобеденный сольный танец в балетной пачке перед собравшимися в шварцвальдском охотничьем домике, среди которых находился и сам кайзер.

Если ближайшее окружение Вильгельма питало слабость к пошлому фарсу, то сам он отличался неуемной страстью к прожектерству. Большинство его современников, включая европейских государственных деятелей, считали его слегка тронутым, и, скорее всего, врачи подтвердили бы диагноз. Вот что писал Кристофер Кларк: «Он был ярчайшим примером эдвардианского зануды, который битый час мучает случайного собеседника рассказами о своем очередном детище. Неудивительно, что перспектива выслушивать долгие излияния кайзера на официальных обедах и ужинах вселяла страх в сердца многих европейских августейших особ»{25}. Контр-адмирал Альберт Хопман, проницательный и прогрессивный морской офицер, отзывался о кайзере в мае 1914 года так: «Это само тщеславие, он пожертвует чем угодно ради своих прихотей и детских капризов, и никто его не приструнит. Вокруг него достаточно людей далеко не мягкотелых – как они его, спрашивается, выносят?»{26} Хопман описал в своем дневнике странный сон, приснившийся ему 18 июня 1914 года: «Я стоял перед замком… Там разговаривал с людьми старый, немощный кайзер Вильгельм [I], придерживая саблю в ножнах. Я подошел к нему и, поддерживая под локоть, повел в замок. И он сказал мне: “Придется тебе взяться за меч… Мой внук [Вильгельм II] для этого слишком хлипок”»{27}.

В игре, разыгранной судьбой в 1914 году, темными лошадками оказались все европейские монархи, однако самой непредсказуемой из них выступил Вильгельм. Бисмарк оставил после себя малофункциональное политическое устройство, при котором воля народа, выраженная рейхстагом, подавлялась властью императора, назначаемых им министров и начальником штаба армии. Вот как описывает Джонатан Штейнберг эпоху, начавшуюся со смещения Вильгельмом своего канцлера в 1890 году, вскоре после восшествия на престол: «Бисмарк… оставил систему, которой мог управлять лишь он сам – человек незаурядный – и только в том случае, если над ним будет стоять самый заурядный кайзер. После его ухода оба условия нарушились, государственная система погрязла в лицемерии, интригах и фанфаронстве, превращая кайзеровскую Германию в опасную соседку»{28}. Макс Вебер, родившийся как раз в ту эпоху, придерживался аналогичного мнения: «Он оставил страну совершенно непросвещенной политически… совершенно лишенной политической воли. Она привыкла беспрекословно и фаталистично подчиняться любым решениям в угоду монархическому правительству» (курсив Макса Вебера. – Прим. авт.){29}. Демократическое влияние сильнее всего ощущалось во внутренней финансовой политике и слабее всего – во внешней, которая велась за закрытыми дверьми личными ставленниками кайзера без оглядки на расклад сил в рейхстаге, зато под изменчивым, но ощутимым давлением армии.

Гогенцоллерны не умели выстраивать отношения. Кронпринц вернулся в 1913 году с охоты на лис в Англии, убежденный – ошибочно, надо сказать, – в симпатиях к Германии, царящих среди британского правящего класса. Его отец со своей усохшей рукой и маниакальным пристрастием к военной атрибутике и уставу был натурой холерической, в погоне за авторитетом беспорядочно и бездумно чередующей лесть и угрозы. Однажды Вильгельм поинтересовался у империалиста Сесила Родса: «Скажите, Родс, почему меня недолюбливают в Англии? Что мне сделать, чтобы завоевать симпатии?» Родс ответил: «Попробуйте, наоборот, не делать ничего». Кайзер сперва опешил, потом расхохотался. Последовать такому совету было выше его сил. В 1908 году Вильгельм черкнул на полях депеши от своего посла в Лондоне: «Если хотят войны, пусть начинают, мы ее не боимся!»