Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Между тем на другом берегу Ла-Манша французское правительство вернулось в начале декабря в Париж после бесславного бегства в Бордо, которое сильно ударило по престижу президента Пуанкаре. Социальная напряженность, которая во время осеннего кризиса несколько сгладилась, снова обострялась. Средний класс, многие представители которого жили на доходы от собственности, выражал все большее недовольство мораторием на ренту. Карикатура Арманна-Поля изображала буржуа, на коленях умоляющего премьер-министра: «Забирайте моего сына хоть на четыре года, хоть на пять, да хоть на шесть, только не трогайте ренту!» Богатые не испытывали никакого сочувствия к беднякам. Французский государственный фонд помощи нуждающимся собрал лишь 200 000 фунтов – ничтожная сумма по сравнению со средствами, собранными аналогичными фондами в других странах, притом что 40 000 из этих денег пожертвовали Ротшильды. Париж потихоньку возвращался к жизни – на Рю-де-Пэ снова открывались ателье, а несколько театров начинали давать утренние спектакли. Однако общественный транспорт заканчивал работу в 10 вечера, и многие зажиточные парижане, сбежавшие из города в августе, предпочитали отсидеться на юге или юго-западе Франции, подальше от рокота взрывов, докатывающегося до помрачневшей военной столицы.

У кого-то из богачей состояние сильно уменьшилось в результате инфляции, однако бизнесмены, имевшие доступ к военным контрактам, процветали. В сентябре французский военный министр собрал промышленников в Бордо и сообщил, что надвигается кризис артиллерийских снарядов: через месяц запасы 75-мм истощатся до двух ящиков на орудие. Была разработана программа экстренного пополнения арсеналов, ставящая целью производство 100 000 снарядов в день. Достичь этих объемов удалось только год спустя{834}. Производство взрывчатых веществ в этот же период выросло с 41 тонны в день до 255 тонн. Специалистов срочно отзывали из армии на помощь в изготовлении военного оборудования и выдавали красную нарукавную повязку с изображением гранаты, чтобы их не приняли за уклонистов{835}. Это не помешало некоторым промышленникам под прикрытием таких броней вернуть домой друзей и родных, которые специалистами не являлись. Производители хозяйственных товаров, переходящие на изготовление походных мисок, фляг, лопат, а также бомб и снарядов, сколачивали целые состояния.

После первых недель, когда многие французские фабрики закрылись из-за отсутствия покупателей на их товар, как грибы после дождя начали возникать новые виды спроса, который держался все четыре последующих года. В департаменте Изер литейному заводу в Ренаже пришлось работать круглые сутки, чтобы выполнить правительственный заказ на 10 000 лопат и мотыг в неделю. На машиностроительном заводе в Гренобле 500 человек изготавливали металлические конструкции для блиндажей. Другой завод в том же городе к Рождеству 1914 года получил заказ на производство тысячи 75-мм снарядов в день. К 1918 году заказ вырос до 9000 штук в день, а число рабочих на заводе – с 800 до 2750. Местная бумажная фабрика перешла на изготовление начинки для снарядов, увеличив довоенную рабочую силу вдвое. Не иссякал спрос на брезент, взрывчатку, кожу, фляги, писчую бумагу и карандаши, комплекты боеприпасов для артиллерийского выстрела и консервы. Эти товары помогали обогатиться промышленникам во всех воюющих странах.

Началась рассылка «писем счастья» с молитвами, получателям которых предлагалось разослать каждое еще девяти адресатам. Церкви всех воюющих стран отмечали приток прихожан, отнюдь не означающий повышения набожности. Во время войны многие интеллигенты, никогда прежде не позволявшие себе выругаться прилюдно, попадали в такую обстановку (как на фронте, так и в тылу), когда с губ само собой срывалось непечатное выражение. К ужасу уважаемых граждан, поступки говорили громче слов. Перед лицом смерти и разлуки внебрачные любовные встречи становились неотложной необходимостью. Как в стихотворении Альфреда Хаусмана: «Я записался в уланы. Кто не ляжет в постель с храбрецом?» Во Фрайбурге за первые восемь месяцев войны удвоилось число венерических заболеваний и резко выросло количество осужденных за проституцию{836}. В большинстве других крупных городов творилось то же самое.

Некоторые мирные жители, особенно ученые, старались поддерживать связь с коллегами во враждебных государствах: это считалось проявлением цивилизованности, подчеркивающим единство европейской культуры. В октябре 1914 года Мейнард Кейнс через нейтральную Норвегию послал Людвигу Витгенштейну письмо с вопросом, не сможет ли он после войны выделить стипендию для кембриджского специалиста по логике{837}. Богач Витгенштейн прежде был щедрым спонсором, но теперь он служил на дозорном корабле на Висле, и деловое предложение от старого друга «в такое время» его сильно возмутило.