Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Ряд влиятельных лиц высказывался за снятие блокады – как неэффективной и дипломатически вредной. Министры с негодованием обнаружили, что сотрудники американских консульств в Европе, сговорившись с перевозчиками, активно способствуют транспортировке грузов в Германию, а нейтральная Италия снабжает Центральные державы зерном и резиной. Грей, с наступлением войны впавший в глубокую меланхолию и все больше теряющий последовательность, предложил довольно странное решение: разрешить ввоз в Германию предметов роскоши, чтобы немцы тратили на них валютный запас. На Уайтхолле опасались, что безжалостная блокада вызовет крах всей мировой финансовой системы, с самыми катастрофическими последствиями для Британии. В результате всей этой полемики и сомнений в октябре британцы практически отказались от блокады. Это был неожиданный шаг, поскольку до 1914 года Адмиралтейство много сил отдало планированию экономической войны как главного оружия Британии против Германии. В декабре британские суда сгружали в Роттердаме продукты, значительная часть которых оказалась затем на столе у британских врагов. И только в 1917 году, когда в войну вступили Соединенные Штаты, блокада, устроенная союзниками, наконец стала одним из главных рычагов воздействия на Германию, помогая поставить ее на колени.

Тем временем к 1916 году в правительственных дебатах о стратегии Британии, как писали историки Джон Хорн и Алан Крамер, «война как процесс угрожала затмить моральное и политическое значение ее исхода»{1158}. Тенденция эта наблюдалась уже под Рождество 1914 года. Романтические идеалы, с которыми солдаты шли на фронт в августе, были растоптаны, вытеснены огромной и непонятной новой действительностью. Поминальную речь по старому миру прочитал Уинстон Черчилль, который с неизменным остроумием и лишь долей самоиронии писал: «Как жаль, что война в своем жадном, низменном, оппортунистском марше отбросила за ненадобностью кавалерию и привечает теперь лишь пиротехников да шоферов, которые дергают рычаги аэропланов и пулеметов. <…> [Политики] позволили отстранить от войны специалистов и профессионально подготовленных людей, которые что-то в ней смыслили. Теперь войной правят массы, деньги и машины»{1159}. В последней фразе отразилась искренняя ностальгия многих военных старшего поколения, хотя их гражданские соотечественники возразили бы, что действия «профессионалов» в войне 1914 года говорят отнюдь не в их пользу.

Личный состав британских экспедиционных войск насчитывал 270 000 человек – кавалерийский корпус Алленби и две армии под командованием соответственно Хейга и Смита-Дорриена. С августа они потеряли 16 200 офицеров и рядовых убитыми, 47 707 ранеными и 16 746 пропавшими или взятыми в плен. Не вернулись с фронта 47 наследников знатных родов, многие из которых оказались в числе 150 погибших выпускников Итона – 15 % общих потерь знаменитой школы за все время войны. Эти пугающие британцев цифры не шли ни в какое сравнение с потерями других воюющих стран, отражая относительно небольшой вклад Британии в войну в 1914 году. Позже все, разумеется, изменится: до подписания мира на фронте побывают (благодаря введенному призыву) почти 6 миллионов британцев (четверть взрослого мужского населения страны), и примерно 1/8 из них не вернется.

20 декабря сэр Джон Френч ненадолго наведался на кентское побережье, в Уолмер, где встретился с Асквитом и Китченером. Премьер-министра и его коллег по Кабинету раздражало, что приходится до такой степени доверять правительственный курс и судьбу страны чужакам-генералам, но кто еще разбирается в военном деле? Асквита, кроме того, все больше выводила из себя несдержанность на язык у высших офицеров, как оптимистов, так и фаталистов. «Властям следует… закрыть на замок рты всех воюющих вплоть до генералов и адмиралов»{1160}.

Китченер так и не сблизился с коллегами, и мало кто находил его общество приятным: молодой Сирил Асквит, глядя на красные, покрытые сеткой вен щеки фельдмаршала, язвил, что «они напоминают карту польских железных дорог»{1161}. Однако победитель сражения при Омдурмане пусть и не отличался тактом (как-то раз он предложил перевезти из Хартума и выставить в Лондоне голову умершего суданского Махди), но глупцом не был и понимал гораздо больше, чем командующий экспедиционными войсками. Сестра Сирила Асквита Вайолет, которая тоже гостила в Уолмере, сообщила своему знакомому Руперту Бруку, что сэр Джон Френч «на удивление оптимистично смотрит в будущее, гораздо оптимистичнее отца или К[итченера]. [Главнокомандующий] обнаружил у немцев верные признаки “истощения сил” – последние три недели в плен попадают сплошь университетские преподаватели. <…> Ему кажется, что вот-вот случится внезапный крах и все, вполне вероятно, закончится к апрелю-маю, так что ничего сенсационного – вроде взятия Берлина – случиться не успеет!»{1162}