Первая мировая: война, которой могло не быть

Как говорится, умному достаточно. «Дело идёт о предполагаемых военных соглашениях между Россией и Англией наподобие существующих между Англией и Францией, — писал Бенкендорф. — Эти последние будут нам строго секретно сообщены обоими правительствами, после чего императорскому правительству надлежит сделать английскому правительству аналогичное предложение. Трудно предполагать, что все (британские. — В. М.) министры сразу подпишутся под этим без всякого сопротивления. Однако твёрдое мнение истинных лидеров кабинета (курсив мой. — В. М.) одержит верх, в чём я не сомневаюсь». «Я сомневаюсь, — продолжал посол, — чтобы возможно было найти более солидную гарантию для совместных военных действий в случае войны, чем сама идея Согласия в том виде, в каком она обнаружилась, подкрепленная существующей договорённостью по военным мероприятиям».

Умному достаточно, но Сазонов продолжал настаивать. Посол, который был намного старше и опытнее, осторожно поправлял министра, успокаивал его и просил не торопиться. Таким «успокоительным средством» можно считать фразу в одном из летних писем: «В глазах рядового обывателя единственная война, которая была бы и осталась бы популярной, — это война с Германией. Вот анализ той базы, на которой Грей располагает свои батареи. Он в ней уверен, и именно потому мы, безусловно, заинтересованы помочь ему, когда нам это возможно».

Только 13 мая министр проинформировал правительство о парижских договорённостях, заодно рассказав о своём соглашении 1912 г. с Камбоном, и получил согласие на переговоры с Россией. Через шесть дней Сазонов представил царю записку о том, что британское адмиралтейство уполномочено «вступить в переговоры с французским и русским военно-морскими агентами в Лондоне с целью выработать технические условия возможного взаимодействия морских сил Англии, России и Франции». «Очень важное известие», — пометил на полях Николай. 19 мая Грей и Камбон вручили Бенкендорфу копии своих писем. «Несмотря на эластичность формул и малую точность терминов, дело идёт об активном сотрудничестве, — подчеркнул посол в докладе Сазонову. — Я придерживаюсь того мнения, что железо следует ковать, пока оно горячо, и адмиралтейства должны вступить в контакт как можно скорее, без промедления».

В Петербурге опасались, что Грей не выполнит данных в Париже обещаний, сославшись на невозможность убедить коллег. Британский министр, с одной стороны, заверял партнёров, что всё в порядке, с другой — ждал удобного случая, чтобы «протолкнуть» проект в правительстве, когда его члены будут заняты другими, более важными для них вопросами. Морская конвенция осталась неподписанной, потому что информация о ней просочилась в прессу уже в середине июня, вызвав тревогу в Лондоне и раздражение в Берлине. В палате общин Грей повторил сделанное годом раньше заявление Асквита, что «в случае европейской войны у Англии не имеется никакого соглашения, которое связывало бы свободу её решения относительно участия в войне». Германскому послу Лихновскому он сказал: «Между Англией, с одной стороны, и Францией и Россией — с другой, не существует никакого союза и никакой военной или морской конвенции». Но счёл нужным добавить, что «отношения трёх правительств были всё же до такой степени близки, что в течение этих последних лет они постоянно «беседовали обо всём», и что связь между правительствами была так тесна, как если бы они были в союзе». Умному достаточно.

О конвенции пришлось забыть, но большого значения это уже не имело. Политические отношения держав вышли на новый уровень, несмотря на обострение вопроса о сферах влияния в Афганистане и Персии. Британские дипломаты не забывали о конкретике даже на переговорах по глобальным проблемам. Ход событий фатально ускорили выстрелы в Сараево, хотя, как заметил Фей, «вряд ли кто-либо в Англии понимал, какую серьёзную угрозу представляло для Европы убийство двух людей, совершённое в далекой Боснии».

Грей понимал. В мемуарах он утверждал, что его симпатии были на стороне Австрии, но позиция Вены вызывала тревогу. 9 июля он сказал Бенкендорфу, что известия оттуда «ему не нравятся». «Впечатления относительно намерений Берлина» министр тоже оценил как «не особенно благоприятные», поэтому «было бы важно соблюдать в отношении Германии величайшую осторожность в повседневных сношениях и избегать малейшего инцидента». «В итоге вы находите положение серьёзным?» — спросил посол. «Грей ответил, что волосы становятся дыбом при мысли о том, что из этого ужасного преступления может внезапно (курсив мой. — В. М.) возникнуть всеобщая война со всеми её потрясениями, тогда как мы избежали её в прошлом году с таким трудом». Британский министр имел в виду совещания российского, французского, германского, австрийского и итальянского послов под его председательством в конце.1912 г. и в начале 1913 г., которые не допустили перерастания Первой Балканской войны в общеевропейскую.