Первая мировая война в 211 эпизодах

Через неделю после начала войны она проснулась еще засветло от глухого, похожего на гул водопада, шума: это маршировали тысячи и тысячи русских пехотинцев, части 2-го корпуса армии Ренненкампфа, собиравшиеся занять близлежащую Восточную Пруссию. (Весь маленький городок был на ногах, несмотря на ранний час, и встречал усталых солдат едой, напитками и другими подношениями.) Многие семьи русских дворян, с которыми общались Лаура и ее муж, уехали домой. Вместе с тем появились первые раненые с фронта. Сувалки бомбили: одинокий немецкий самолет несколько дней назад облетел весь город и сбросил на него парочку мелких бомб, в то время как местные жители ожесточенно, но безуспешно палили по нему из своих охотничьих ружей. В поездах, идущих с фронта, иногда попадались военные трофеи, награбленное у немцев добро.

Несмотря на это, война оставалась чем-то абстрактным и далеким. По крайней мере, для Лауры. Семья вернулась в Сувалки, в свое большое поместье у дороги, и сама она продолжала вести беззаботную жизнь помещицы в окружении родовых сокровищ, с набитыми всякой снедью погребами и полным штатом исполнительных слуг. Она помогла устроить небольшую частную больницу. Мужа еще не призвали.

Сегодня ее разбудила сестра милосердия из передвижного полевого госпиталя. Они только что прибыли с фронта, запасы их истощились, и персонал устал. Они располагают 150 койками, и обычно этого было предостаточно для трех врачей и четырех медсестер, но тяжелые бои последних дней в Восточной Пруссии вызвали большой приток раненых: по ее словам, их число достигло семисот. Не может ли Лаура помочь им?

Лаура направляется к баракам, где разместился полевой госпиталь. В дверях ее встречает тревожный гул голосов. Она обходит комнату за комнатой, осматривает раненых, которым не оказана помощь. Ничего нет: ни перевязочного материала, ни средств дезинфекции.

Так как Лаура говорила по-немецки, она остановилась возле группы раненых немецких военнопленных, сидевших в уголке. Один из них метался, стонал и все время просил воды. Лаура заговорила с ним. Солдат попросил ее написать письмо жене:

Он рассказал мне, что работал бухгалтером, что ему двадцать шесть лет, что у него жена и дети и живут они все в собственном доме; он в жизни никого не обидел, занимался только работой и семьей, и вдруг ему предписывают за три часа явиться в полк, бросив все. “Господа ссорятся, а мы должны расплачиваться за это своей кровью и кровью наших жен и детей”.

Через некоторое время Лаура вернулась и передала госпиталю все необходимое для раненых, взятое из ее частной больницы. Радость медсестер показалась ей натянутой.

Лаура вновь обходит полевой госпиталь. И видит нечто неописуемое, поначалу даже не может понять, что это. Какой-то… “предмет”, в кровати, и на том месте, где должна быть голова, красуется “шар из ваты и бинтов, с тремя черными отверстиями, будто это ребенок изобразил рот, нос и глаза”. И вот из этого нечто… внезапно раздается голос, говорящий на хорошем польском языке. Она потрясена. Наивность Лауры словно не позволяла ей предположить, что подобное может случиться с людьми ее круга. Голос молил ее не уходить, молил принести воды. Лаура подходит ближе к кровати. Новое потрясение. Целый рой мух кружится над этим странным свертком. Руки человека совершенно обгорели. Из повязки вытекает толстый слой гноя, у больного начинается гангрена.

Лаура в ужасе отшатывается. Ее вот-вот стошнит. Ей надо уйти.

Набравшись мужества, она возвращается к свертку в постели. Помогает натянуть сетку от насекомых, ассистирует медсестре при перевязке. Человек рассказывает, что его ранило снарядом, взорвавшимся совсем рядом, что он пролежал на поле боя четыре дня. Он спрашивает, что с его глазами. Слышит в ответ: “Безнадежно”. Потом спрашивает, будет ли он жить или умрет. И слышит в ответ: “Умрешь”. Он просит воды.

Позже Лаура узнает, что тот немецкий военнопленный, с которым она разговаривала, 26-летний бухгалтер, был отправлен на вокзал, но умер по дороге.

9.

Среда, 2 сентября 1914 года

Андрей Лобанов-Ростовский наблюдает солнечное затмение в Мокотове