Первая мировая война в 211 эпизодах

Кушинг со своим коллегой вернулись как раз к ужину. Затем командир части исчез, прихватив кушинговский вчерашний номер “Таймс”. На вопрос Кушинга о газете офицер, спрятав ее за спиной, адресовал хирурга к армейской сводке, вывешенной на дверях столовой. Кушинг считал этот расшифрованный документ с его кодовыми словами и координатами совершенно непонятным и был раздосадован:

Утро донесение ааа YAWL докладывает S. О. S. Отправлено

вверх вокруг 5 а.m.Это утро к

слева от CABLE и справа от LUCKS

фронт J.14. A.5.8 направо около 5 a.m.

Посты около J.14. А.7.4 стали передвинуты в посты

около J.14. А.8.8 остаются по-прежнему обеспечены ааа (…)

Кушинг лег спать ближе к полуночи, вдали не утихал артиллерийский огонь. А потом снова по верху палатки забарабанил дождь.

Через день Кушингу кто-то сообщил, что между 23 июля и 3 августа из трех соседних госпиталей 17 299 пациентов были отправлены на лечение в другое место или выписаны. (Число погибших в эту цифру не входило.) В Пятой армии имелось еще двенадцать подобных полевых госпиталей.

165.

Вторник, 4 сентября 1917 года

Эдуард Мосли едет в экипаже в Анкару

Завтрак просто восхитительный: колбаски, печенье, чай, варенье, — Мосли только что получил посылку из дома. Те, кто их охраняет, едят хлеб, оливки, дыню и лук. А потом они все вместе покидают этот клоповник, крошечный постоялый двор.

Он и еще один пленный, британец с переломом руки, которому все хуже, получили позволение проехаться на повозке с лошадьми, но когда дорога поднимается в гору, они вынуждены идти пешком, ибо лошади слишком слабы. Горный склон покрывают высокие сосны. Пленников окружает большой отряд конных жандармов, обязанных следить за тем, чтобы они не убежали, а еще охраняющих их от нападения бандитов. Они переправляются через водопад.

Мосли вообще-то подумывал сбежать. Прошлым летом он входил в группу военнопленных, которые месяцами готовили побег из Кастамону. Их план заключался в том, что по горной тропе они доберутся до Черного моря, где их ждала лодка, зарытая в песок, без паруса, но с веслами. Мосли даже переодевался турком и совершал попытки побега, чтобы выяснить, как им лучше обмануть часовых. После одной из таких попыток его чуть не поймали, и с тех пор охрану усилили. Часть группы все же убежала, но была (вероятно) поймана, после (возможного) предательства, или же схвачена (что более правдоподобно) при неудавшейся попытке выдать себя за немцев.

И тем не менее сейчас в Кастамону Мосли выпустили из заключения. Он все еще страдает от тяжелых последствий блокады в Эль-Куте. Самым серьезным недугом была безобразная рана на спине, оставленная осколком снаряда. Несколько позвонков оказались поврежденными, и приступы боли частенько не давали ему спать по ночам. Теперь он направляется в Анкару на лечение, ему требуется помощь специалиста, на этот раз проблема со зрением. Пыль и мусор, взметаемые взрывами и попадающие в глаза, вызвали у него хроническое воспаление. Пока оно скорее раздражало его, чем представляло серьезную опасность, но с течением времени могло стать угрожающим. Когда он получил письмо от друзей из МИДа, то сумел напугать им коменданта и заставить его поверить, что Лондон взял именно его, Мосли, персону под особый контроль, и тогда турецкий офицер устроил его переезд в Анкару. Сам Мосли требовал, чтобы его отправили на лечение в Константинополь. Он рассчитывал на то, что оттуда будет проще совершить побег.

Подъем в гору занял почти всю первую половину дня. К трем часам они достигли перевала. Вершина горы теперь находилась совсем рядом, окутанная туманом. Они сделали привал и пообедали. Затем начали спуск. Мосли не выносил Али, офицера, возглавлявшего их маленькую группу. Али был вспыльчив, властолюбив, агрессивен и храбростью не отличался, но они пытались поддерживать в нем хорошее настроение, то и дело угощая его сигаретами. Мосли гораздо больше импонировал Мустафа, рядовой солдат, охранявший их; с ним они сразу нашли общий язык и даже зауважали его, ибо он, “простой турецкий крестьянин”, тяжело страдал от малярии, но, несмотря на это, преданно и безропотно выполнял свой долг.

Становится жарче. И хотя Мосли с британцем снова едут в повозке, поездка от этого не становится более приятной. Палит солнце, повозка трясется по ухабам, лошади совсем слабы, то и дело спотыкаются, падают, им приходится помогать, упряжь нуждается в починке, а один раз они чуть не съехали с дороги в пропасть. У Мосли болят воспаленные глаза, но он пребывает в прекрасном расположении духа. Он записывает в своем дневнике: “Это были чудесные дни, наполненные движением, путешествие, в котором заново открывался мир, поездка из сонного оцепенения в мир грез, от смерти к жизни”.