Наступление под Капоретто
[254]было задумано лишь для того, чтобы дать небольшую передышку потрепанным австро-венгерским частям на реке Изонцо, в ожидании масштабного наступления итальянцев. Но что-то, может, туман, газ, неожиданность, идиотская итальянская диспозиция, опытные немецкие соединения, обученные новой, мобильной тактике [255], — что-то привело к тому, что прорыв оказался серьезнее и глубже, чем кто-либо смел надеяться. Одно повлекло за собой другое. Страшась западни, целая итальянская армия на реке Изонцо в панике отступила к реке Тальяменто. Грандиозный триумф двойной монархии [256].Батальон, который встретился Келемену на горной дороге, не участвовал в самом наступлении, но был тем не менее отмечен. Он пишет в своем дневнике:
Чем бы ни были солдаты заняты — спускались вниз, стояли, пережидая возникший на дороге затор, или лежали на обочине, невозможно было себе представить, что это ими политики и генералы защищают монархию. Немыслимо, что “нашей доблестной пехотой” называют этих вот оборванных, изможденных солдат, с нечесаными бородами, в мятой, отсыревшей и замызганной форме, в истоптанных ботинках, с усталыми лицами.
Они останавливаются. Весь батальон рассаживается на склоне горы. Кто-то из солдат достает из вещмешков консервы и складными ножами выковыривает оттуда еду, отправляет ее в рот. Руки их почернели от грязи, они мозолистые, заскорузлые, неуклюжие. Солдаты жуют, на скулах ходят желваки. Они сидят на мокрых камнях и безразлично заглядывают в свои жестяные банки.
Военная форма на них сшита из плохой ткани, не той, которая положена. Подметки на башмаках бумажные, на них сумел нажиться поставщик, освобожденный от военной службы.
И в то же самое время в домах, не тронутых войной, накрывают обед. Сияют электрические люстры. Белые скатерти, хрупкие бокалы, серебряные вилки и ножи. Опрятные мужчины в гражданской одежде ведут своих дам к столу. Может быть, где-то в углу даже играет небольшой оркестр. Искрятся напитки. С легкой улыбкой собеседники обсуждают разные пустяки, ибо в разнополой компании принято говорить на легкие и приятные темы.
Думают ли они в этот вечер о грязных солдатах, которые ценой нечеловеческих усилий обеспечивают им неизменность их удобной беззаботной жизни, которая у многих стала гораздо лучше, чем до войны?
Воскресенье, 11 ноября 1917 года
Он милый, даже красивый, этот двадцатилетний подпоручик, который поступил к ним вчера. Когда его внесли на носилках, она заметила, что у него “правильные, классические черты лица, столь типичные для русских с южных окраин, длинные кудри и светло-серые глаза, окаймленные густыми, темными ресницами”. Она отметила также, что он прекрасно сложен. Его звали Сергей, при нем находился его денщик. Он-то и рассказал, что юный подпоручик — самый старший в семье из семерых детей, что он записался вольноопределяющимся, будучи семнадцати лет от роду, и прошел подготовку на офицерское звание.