Первая мировая война в 211 эпизодах

Приготовления к отъезду в самом разгаре. Мне не терпится уехать, но надо еще многое сделать, да и сам госпиталь еще не до конца укомплектован. Мне уже сшили сестринскую форму, передники, капюшоны, я купила черную кожаную куртку на фланелевой подкладке. Под куртку надевается толстый жилет из овчины, его носят зимой, и называется он по-русски “душегрейка”. Я слышала, что наш госпиталь некоторое время будет размещаться на русско-австро-венгерском фронте в Карпатах, придется скакать верхом, так что мой гардероб пополнился высокими сапогами и черными кожаными короткими штанами.

В тот же день, 12 февраля, польские Сувалки снова были заняты немецкими войсками. На этот раз Лаура де Турчинович и ее семья не смогли бежать, так как один из близняшек заболел тифом. Ей, как никогда, не хватало сейчас ее мужа Станислава. Было холодно и много снега. Она пишет:

Вдруг я услышала шум и увидела городских оборванцев, мародеров: они искали себе еду, дрались, орали друг на друга — отвратительное зрелище! Евреи были всегда такими тихими, а теперь заважничали, загордились, распрямились, чтобы казаться повыше ростом. Мне было трудно удержаться от того, чтобы не остаться на балконе. Не в состоянии решиться на что-то определенное, я металась между балконом и детьми.

В одиннадцать часов на улицах снова воцарилась тишина, и я увидела первую островерхую каску, показавшуюся из-за угла: немец шел с поднятой винтовкой в руках, высматривая снайперов! За первым вскоре последовали и другие. А потом появился офицер: обогнув угол, он остановился прямо под нашими окнами.

35.

Суббота, 13 февраля 1915 года

София Бочарская вновь видит кладбище в Герардово

Морозит, зимнее небо заволокло тучами. Они поняли, что сражение утихло, ибо не слышно больше грохота взрывов и иссяк поток раненых. Закончилась неделя непрерывной работы. Бочарская и другие сестры милосердия совершенно измотаны. Их начальник хорошо понимает это и отсылает нескольких сестер, ее в том числе, из импровизированного госпиталя. Им поручено поехать в близлежащую 4-ю дивизию и раздать солдатам подарки, которые пришли по почте из России, от частных лиц, но во время боев просто складывались в кучу.

Автомобиль ждет их. Они садятся в него, отправляются в путь. Обледенелая зимняя дорога выводит их из маленького городка. Они проезжают мимо военного кладбища, которое София уже видела, когда в первый раз приехала в Герардово. Она отмечает, что размеры кладбища утроились, оно превратилось в “лес из деревянных крестов”. Ее это не удивляет.

Миновала неделя, а словно целая жизнь прожита, как для этих погибших, так в некоторой степени и для самой Софии. Прежде она была незрелой идеалисткой, чуть высокомерной барышней, одной из многих, кто из чувства патриотизма, в военной горячке, записался добровольцем на медицинскую службу. Даже вопреки тому, что у нее дома начало войны не было встречено ликованием. София помнит, как к ним в имение прискакал вестовой с бумагой. Помнит, как лошадей на следующее утро отвели в деревню, чтобы выбрать из них наиболее пригодных для отправки на фронт. Помнит, как юноши в воскресных костюмах с пением покидали усадьбу, как их провожали матери и жены, как женщины в знак печали накидывали передник на голову, как их жалобные причитания звенели в осеннем воздухе. Она помнит, как взглянула вниз, в долину, окинула взглядом реку и стоявший вдали лес и как по каждой дороге двигались толпы людей, с конями, повозками, — двигались в одном направлении: “Куда ни посмотришь, всюду массы людей, и кажется, будто сама земля ожила и задвигалась”.