Первая на возвращение. Аристократка в Советской России

Ирина Скарятина, Виктор Блейксли Первая на возвращение. Аристократка в Советской России

Предисловие

Много замечательных книг и статей написано о современной1 России. Морис Хиндус, Луис Фишер, Джошуа Куниц, Элла Винтер, группа американских профессоров во главе с Джеромом Дэвисом и ряд других выдающихся писателей, журналистов, экономистов и социологов поделились своим опытом, своими наблюдениями и результатами исследований новой системы2. И они блестяще с этим справились, охватив каждый аспект жизни в Советском Союзе. Благодаря им был пролит свет на тёмную тайну, которой в течение многих лет для большинства людей являлась Россия, и мир начинает видеть и понимать, что же там происходит на самом деле. Может показаться, что после появления всех этих книг мне не было смысла писать свою, и потому у людей напрашивается резонный вопрос: "Разве не всё ещё было рассказано о России? Стоило ли ей тоже за это браться?" Ответ кроется в самом названии моей книги – "Первая на возвращение", – ибо, насколько мне известно, я самая первая представительница титулованной русской аристократии, не являющаяся коммунисткой, которой было позволено "вернуться домой" в Россию на законных основаниях – с визой в паспорте, выданной Москвой.

Я не претендую на проведение глубокого изучения той или иной ситуации или на то, что стала экспертом по сегодняшней России, – ничего подобного. Всё, что я сделала, – это проехала по своей собственной отчизне, которую покинула в октябре 1922-го года, а затем поделилась своими впечатлениями об этом первом визите после более чем десятилетнего отсутствия и жизни в эмиграции. Будучи русской и проведя, за исключением последних лет в Америке, всю свою жизнь в России, я не нуждалась в том, чтобы кто-то показывал мне мою родную страну и что-то объяснял, а ездила везде, где заблагорассудится, и видела всё, что хотела увидеть.

Там я родилась, там я выросла, там я стала свидетельницей мировой войны, и крушения царской России, и революции, и красного террора, и гражданской войны. Теперь же мне предстояло застать новую эпоху, которая никоим образом не походила на Россию всех предыдущих периодов. Я не обращалась за официальной информацией к советским властям, а поговорила со всеми, с кем только могла: с крестьянами, рабочими, инженерами, моряками, коммунистами. И я постаралась запомнить всё, что они говорили, и часто цитировала их, потому что все они россияне и их реакция на эпизоды повседневной жизни в Советском Союзе, их мысли и суждения – это видение среднестатистических граждан, а потому, подобно зеркалу, отражающему текущие события, оно тоже ценно.

Когда я отправлялась в Россию, у меня не было никаких обязательств, я не давала ни единого обещания и не имела какого-либо предварительного соглашения с советскими властями касательно того, что я должна говорить или какую позицию мне следует занять по прибытии назад. Я ехала туда свободно, с открытым сердцем, и точно так же пустилась в обратный путь, не подпав под влияние кого-либо или чего-либо, кроме своего личного опыта и наблюдений, которые сделала во время этого путешествия. В любом случае, я въезжала в свою страну с неприятным предвкушением, поскольку всё ещё живо помнила хаотическое состояние России в период с 1917-го по 1922-ой год и, несмотря на всё, что прочла, ожидала увидеть обстановку почти такой же, какой я её оставила. Почему-то я не способна была представить, какие великие перемены могли произойти за десять лет, и совершенно не задумывалась о том факте, что выросло новое поколение и что дети 1917-го года стали теперь пылкими и фанатичными молодыми рабочими, принимающими наиболее активное участие в новой созидательной эре Советского Союза. Но стоило мне пересечь границу, как я поняла, что Россия 1932-го года похожа на дореволюционную Россию либо Россию первых послереволюционных лет не больше, чем день похож на ночь. Старое было полностью сметено, из революционного хаоса отливается совершенно новая форма, и теперешняя Россия – это мир в процессе становления. И меня чрезвычайно заинтересовал и этот новый мир, и всё, чего он пытается достичь.

По возвращении в Америку я услышала от одной женщины: "Вы, очевидно, любите свою страну сильнее, чем вы любили своих родителей. Иначе вы бы никогда не вернулись туда, где они так страдали и умерли".

"Я не совсем понимаю вашу точку зрения, – был мой ответ. – Возьмите, к примеру, свою собственную гражданскую войну между Севером и Югом. Предположим, ваш дедушка был убит южанином – означает ли это, что вы никогда не поедете в южные штаты, что вы не будете иметь друзей среди южан и что, в конечном счёте, вы ненавидите Юг и всегда будете ненавидеть?"