Первая научная история войны 1812 года

Кстати, о Ленинграде — а вернее, о Петербурге: о городе, который мне очень и очень эстетически дорог. Сегодня только историки-специалисты по конкретному месту и времени помнят, что на его месте было не только болото, но еще и шведский город! Город Ниен (швед. Nyen) имел свою крепость — Нюенсканс (швед. Nyenskans — «Невское укрепление»), которую в России называли «Ниеншанц». Сегодня на том месте располагается Красногвардейская площадь. Подчеркну: центральное укрепление крепости в 1812 году еще существовало — и было срыто только во второй половине девятнадцатого века!²⁴ Все сие — к давнему вопросу об «исконности».

Историк — не должен быть ни государственно ангажированным пропагандистом, ни шибко впечатлительным новеллистом, он, скорее, патологоанатом от Прошлого: нам важно узнать факты и оценить причины жизни и смерти явлений. Поэтому у меня нет задачи, так сказать, «заламывать руки» от негодования в смысле войн и завоеваний. Но именно поэтому я должен охладить и психически неадекватные истерики тех, кто громко удивляется: почему же страну, которая так много чего оккупировала, не все те, от кого отторгли территории и кто был поглощен, готовы пламенно любить?! Надо просто уметь хладнокровно-научно констатировать: да, исторически государство прошло именно такой путь (т. к. была выбрана экстенсивная модель развития). Для одних регионов приход Российской империи был явлением положительным, прогрессивным: именно через нее, к примеру, многие среднеазиатские этносы (а также кавказские горцы) получили азы европейской цивилизации и перешли к оседлому образу жизни, появились города, письменность, медицина, наука. В других областях (западных) — подобные присоединения и аннексии часто были несчастьем, потому что они подпали под управление менее культурно развитой системы (именно из-за этого одним из самых преданных Наполеону контингентов Великой армии был польский корпус!). Но в обоих случаях главный груз потерь убитыми в войнах и главные траты на развитие или подавление восстаний лег именно на русский народ — именно от него собственные правители (часто немцы по происхождению) потребовали наибольших жертв и энергии.

Как же оценивали происходившее в ту эпоху современники утверждения имперской идеологии? Если речь не идет об официальных деятелях, то мы находим весьма неожиданные мысли. К примеру, вспоминается сентенция известного русского предпринимателя и мецената, почетного члена Академии художеств Василия Александровича Кокорева (1817–1880): «Умножать войска, усиливать доходы, устрашать другие народы, распространять свои области, иногда не без неправды — таково было наше стремление… О духовном усовершенствовании мы не думали; нравственность народную развращали; на самые науки смотрели мы не как на развитие Богом данного разума, но единственно как на средство к увеличению внешней силы государственной».²⁵

Другой интересный и столь же неожиданный (просто возмутительный!) факт. Еще в конце 1780-х годов русский исследователь истории и философии, публицист, член Российской академии наук Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790) написал сочинение «О повреждении нравов в России», где резко критиковал политику правительства Екатерины II и нравы придворной среды. В числе прочего он коснулся и вопроса «похищения» (?!) Россией Крыма: «Приобрели или, лучше сказать, похитили Крым, страну, по разности своего климата служащую гробницею россиянам. Составили учреждении, которые не стыдятся законами называть, и соделанные наместничествы наполня без разбору людьми, с разрушением всего первого ко вреду общества, ко умножению ябеды и разоренья народного, да и за теми надзирания не имеют, исправляют ли точно по данным наставлениям. Испекли законы, правами дворянскими и городовыми названные, которые более лишение, нежели дание прав в себе вмещают и всеобщее делают отягощение народу».²⁶

И далее — он же о российских судьях: «Гражданские узаконении презираемы стали. Судии во всяких делах нетоль стали стараться объясняя дело, учинить свои заключении на основании узаконеней, как о том, чтобы, лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток или, угождая какому вельможе, стараются проникать, какое есть его хотение; другие же, не зная и не стараяся познавать узаконении, в суждениях своих, как безумные бредят, и ни жизнь, ни честь, ни имения гражданския не суть безопасны от таковых неправосудей».²⁷