Первая научная история войны 1812 года

Еще в середине 1790-х гг. цесаревич Александр стыдливо признается в письме к матери: «Вы спрашиваете, дорогая матушка, не беременна ли моя маленькая Лизон. Пока нет, потому что дело еще не кончено. Нужно сознаться, что мы — большие дети, и пренеловкие, прилагаем все мыслимые усилия, чтобы сделать это, но нам не удается».⁶⁷ Дело в том, что Александр никак не мог возбудиться на жену… Зато, как отмечают ученые-биографы русского императора: «Незрелый Александр предпочитал проводить время в компании молодых дворян его возраста или своих лакеев, предаваясь проделкам и шуткам, нередко весьма сомнительного свойства».⁶⁸

Круг его общения состоял из людей, скажем так, противоречивых. Некоторые из них, возможно, пытались развить в нем «первородные» инстинкты не самым тонким образом. Действительный тайный советник, сенатор, кавалер-воспитатель цесаревича, Александр Яковлевич Протасов (1742–1799), 8 июня 1794 г. писал графу А.Р. Воронцову: «…чтобы дать вам представление о его образе жизни, скажу, что назавтра он пригласил меня повеселиться — на случку его английской кобылы с жеребцом Ростопчина, добавив, что этот последний уверил его, будто наблюдать за движениями двух лошадей во время сего акта весьма забавно».⁶⁹ Но даже подобные «научные» просмотры не помогли надежде русского народа и собственной бабки, Александру, приноровиться к собственной баденской… жене.

Еще один немного комичный эпизод, связанный с прусской королевой Луизой (1776–1810) описывает С.П. Мельгунов:

«Если у русского императора и было какое-нибудь пристрастие к Пруссии, то большую роль играло немецкое происхождение царствовавшей династии, как отмечал Жозеф де Местр. В действительности, роль Александра в делах Пруссии и отношения его к несчастной прусской королеве исключительно объясняется той дипломатией, которую вел Северный Тальма. Как показывает отчетливо в этюде, посвященном королеве Луизе и Александру А.К. Дживелегов, Александр, стараясь покорить Луизу, думал не о флирте, а о том, „чтобы сделать самого влиятельного человека у прусского трона слепопреданным себе“. К несчастью для Луизы, как для женщины, так и для политического деятеля, она искренно увлеклась… обольстительным монархом. …В результате Луиза предлагает Александру „любовь“, а последний вел только холодный, расчетливый „политический флирт“. „Платоническое кокетничание“ с Луизой со стороны Александра привело к тому, что, будучи в Потсдаме в 1805 г., Александр должен был, подобно омским девицам того времени, запирать на два замка свою опочивальню, чтобы его не застали врасплох. Об этом он рассказывал сам Чарторижскому. И действительно, как видно из личной переписки с ним Луизы, последняя готова была совершить неосторожный поступок, к которому Александр, очевидно, не был склонен, ибо для него игра с Луизой сводилась прежде всего к игре политической. …Луиза поняла это только через несколько лет, когда перед ней до некоторой степени вскрылся истинный характер ее „друга“».⁷⁰

Таким образом, прусская королева не сразу поняла, что Александр совершенно не интересуется женщинами — и получить удовольствие, изменив ее бездарному и бесхарактерному мужу, не получится. На это не обращали внимания мои предшественники, но как раз к упомянутому мужу — Фридриху Вильгельму III (1770–1840) Александр определенные чувства испытывал! Этот король был действительно безвольный и пустой тип, но по молодости лет обладал красивыми чертами лица и стройной фигурой. Не в последнюю очередь из-за этой привязанности русские солдаты проливали кровь в 1806–1807 гг. Послушаем свидетельство главнокомандующего (с января по июнь 1807 г.) русской армией Л.Л. Беннигсена (1745–1826):

«Теперь перейдем к изложению отношений наших с прусским двором.

Личная дружба обоих государей являлась главной основой этих отношений; дружба, подобной которой история дает мало примеров; притом дружба — постоянная среди всех политических пререканий и неизменяемая, несмотря на все превратности судьбы и военные несчастья.

Переговоры между Францией и Пруссией, совершенно чуждые России, и о которых ей не было даже сообщено официально, дошли уже до того, что берлинский кабинет не счел более возможным выбирать между войною и миром. …Забывая всякие соображения, император Александр не только не колебался ни минуты оказать королю просимую помощь, но сообщал ему твердое намерение помогать своему другу и союзнику всеми своими силами».⁷¹