Итак, выдающийся ученый-историк, член российской императорской фамилии был вынужден признать:
а) Наполеон — эталон гениальной личности в мировой истории,
б) не он, а царь Александр был локомотивом конфликта,
в) этот конфликт был категорически пагубен для русского народа,
г) император Александр страдал опасной религиозной манией,
д) своему преемнику он оставил Россию в самом худшем положении.
Подчеркну: чтобы сделать подобные выводы, Николай Михайлович проделал колоссальную работу в архивах, первым опубликовал сотни важнейших документов, досконально знал всю фактическую часть истории эпохи Наполеона и Александра. Можно только предполагать, в каких бы выражениях звучали его тезисы, если бы его не сдерживала семья, положение, а также он мог бы уже знать документы, ставшие известными за истекшую сотню лет.
Дальнейшая судьба великого российского ученого и просвещенного человека сложилась трагично. После Октябрьского переворота он был сначала сослан, а затем арестован. 9 января 1919 г. бандиты из Президиума ВЧК (среди прочих — Я. Х. Петерс, М. И. Лацис, И. К. Ксенофонтов и секретарь О. Я. Мурнек) вынесли смертный приговор. Ходатайства Академии наук и лично Максима Горького (А. М. Пешков: 1868–1936) не помогли. Известны слова злобствующего и низкорослого В. И. Ленина, подтвердившего приговор: «революция не нуждается в историках». В итоге обладатель выдающегося интеллекта, человек высокого роста с классическим профилем и аристократическими манерами, Николай Михайлович, вместе с еще тремя великими князьями был расстрелян большевицким отрепьем в январе 1919 г. (реабилитирован постановлением Генеральной прокуратуры РФ 9 июня 1999 года…). Всех расстреливали на краю общей ямы — поэтому могилы не существует. Вот на таких преступных основаниях создавалась власть советов, которая, укрепившись, начнет ломать под себя и историографию — и внедрять чернь и детей упомянутого отрепья в «ученые» и в начальники над исследователями. Но подобное было лишь новыми актами той вечно тлеющей гражданской войны, которая запылала во многих местах России и в 1812 году: именно об этом речь пойдет в последующих главах.
Далее. В своем лекционном «Курсе русской истории» (1907–1911 гг.) знаменитый историк В. О. Ключевский (1841–1911) резюмировал внешнеполитическую деятельность Александра I так: он стал «вооруженным сторожем выставленных им реакционных порядков».44
Крупный специалист по эпохе 1812 года еще царского периода, историк-эрудит А. К. Дживелегов (1875–1952) называл «Священный союз» (итог войны 1812–1814 и 1815 гг.) «самым бесправным угнетением», «реставрационной вакханалией» и «щитом феодальной реакции». Подчеркну, что этот научный вывод он не побоялся сделать в публикации 1915 года: сразу после юбилея — и во время ура-патриотического ажиотажа Первой мировой войны.45Определенным итогом всей дореволюционной историографии стала коллективная монография «Отечественная война и русское общество», выпущенная к столетнему юбилею 1812 года. Эти богато изданные 7 томов освещали многие стороны конфликта и рассказывали о нем в широком контексте. Основной вывод книги повторял упомянутые выше тезисы А. К. Дживелегова.46
Более того, в главе, написанной будущим академиком В. И. Пичетой (1878–1947), сформулирована убийственная для охранительной традиции научная концепция: Наполеон был праведным борцом с агрессивной феодальной гнилью, а победа в войне 1812 года стала «разгромом демократии и торжеством старого порядка»47 (и это написано при живом царе и в юбилейном издании!). Великий русский историк, академик М. Н. Покровский (1868–1932), с научной точки зрения, совершенно справедливо подытожил: «совершенно невозможно говорить о „нашествии“ Наполеона на Россию», то было лишь «актом необходимой самообороны».48 Священный союз, устроенный царем Александром, М. Н. Покровский рассматривал как акт «до тошноты пропитанный ханжеским духом», а его суть сводил к «военно-полицейскому надзору за всеми европейскими народами».49Именно эта оценка и концепция М. Н. Покровского, а также авторов упомянутой коллективной монографии устоялась в качестве единственно верной (что и справедливо) почти на 20 лет — до того момента, пока ее не стали ломать не объективные процессы развития науки, а жесткая указка власти.