Первая работа. Испания

В первую секунду мне кажется, что Марина курит, но нет — у неё в руке обычный детский леденец-улитка на палочке. Интересно, где она его взяла? Купил поклонник, то есть сын сеньоры Рибаль?

Хорхе притулился где-то сбоку, за холодильником, мне его не видно. Зато рядом со входом — небольшой столик. На нём расстелена разноцветная скатерть с нарисованными баклажанами и помидорами, но главное — посередине стоит кувшин с чем-то густым, тёмно-красного цвета, а рядом, в хлебнице — небрежно разломанные куски тёмно-серого багета. Вдоль стенки — вездесущие вазочки, но среди них я примечаю стакан.

— ¡El flor! — смеётся Марина.

Она указывает себе на щёку, потом тычет пальцем в меня и снова смеётся. Я трогаю щёку. Ну конечно, пока я спала, хризантема отпечаталась на моей щеке. В ванной я свет не включала и не видела отражения, а смотреться лишний раз в зеркало над комодом из Сонной Лощины не хотелось.

Значит, на моей щеке цветок. Очень смешно. Но гораздо смешнее то, что цветок по-испански — не мужского, а женского рода. Не el flor, a la flor!

Я не поправляю Марину. Для этого у нас в кухне носители языка имеются. Молча подхожу к столу, беру стакан и наливаю себе из кувшина густой томатный суп. Краем глаза вижу, что из-за холодильника выглядывает Хорхе. Он почему-то тоже не поправляет Марину. Зато долго глядит на меня.

— ¿Te llamas María?[10]

Моя рука дрогнула, гаспачо пролился на цветастую скатерть. Баклажан из фиолетового стал наполовину красным. Овощ-мутант. Как и этот дурацкий Хорхе.

— Si[11], — еле слышно отвечаю я, оглядываясь в поисках тряпки.

Хорхе молча протягивает мне рулон бумажных полотенец. Приходится шагнуть к нему, протянуть руку, пробормотать извечное «спасибо». Мне чудится, что он чуть придерживает рулон, прежде чем отдать мне. Но глядит он на меня не с тем восхищением, с каким таращится на Марину. Он рассматривает меня настороженно, словно я не гостья из России, а белый медведь в лаптях и с балалайкой.

Я быстро вытираю пятно, выбрасываю салфетку в корзину у плиты. Непонятно, можно ли в этом доме брать еду с собой в комнату… Так что я залпом выдуваю суп из стакана и направляюсь к раковине.

— Мыть не нужно, — предупреждает Марина, — у них посудомойка.

— Э-э-э… Работница?

— Машина!

— А где она? — растерянно говорю я.

— В раковине оставь! — отмахивается Марина, словно моих умственных способностей маловато, чтобы найти посудомоечную машину.

Я осторожно ставлю свой стакан в керамическую, в синих цветочках раковину и украдкой поглядываю на хлебницу. Мягкий хлеб, с твёрдой коркой, усыпанной семечками. Взять кусочек и съесть здесь, на кухне? Нет. При них не смогу проглотить ни крошки. Тогда, может, всё-таки в комнату? Но вдруг нельзя?

— Buenas noches, — наконец говорю я, обращаясь к ним обоим сразу.

Марина равнодушно машет мне вслед.

— Да, Манюш! — вспоминает она. — Завтра в десять у нас тест. В школе. Так что в половине десятого уже нужно позавтракать.

— Gracias, — зачем-то отвечаю ей по-испански, на что Марина заливисто смеётся.

В комнате я закрываю дверь с такой силой, словно хочу, чтобы она навеки прилепилась к проёму. От холодного супа, вкуса которого я не успела распробовать, есть хочется ещё сильнее. Но я лучше умру от голода, чем ещё раз появлюсь на кухне.

Солнце скрылось. В комнате всё равно жарко. Я подхожу к окну, осторожно тяну ставни за ручки. Они послушно складываются гармошками и разъезжаются в разные стороны.

Я выглядываю на улицу. Внизу изредка проезжают машины, с грохотом проносятся мотороллеры. В доме напротив нас — кафе, возле него — пара железных столиков, поблёскивающих на солнце. За одним сидит пожилая дама, она читает газету и пьёт кофе из крошечной чашки. У неё на плечах — салатовая шаль с длинными кистями. Шёлковая, наверное… За вторым столиком о чём-то яростно спорят двое мужчин восточной внешности, один постарше, другой помладше. И хотя перед ними лишь красные банки с колой, мне чудится запах запечённой курицы. К нему примешивается аромат жареного теста.

«Чуррос», — вспоминаю я. Один из последних текстов, что раздавала нам для перевода Беатрис, был посвящён этой традиционной испанской выпечке — сладким пончикам en lazo, то есть в форме подковки. Их обжаривают во фритюре, обильно посыпают сахарной пудрой и подают. Да не просто так, a junto con una taza de chocolate caliente o café con leche. С чашкой горячего шоколада или кофе с молоком. Стоило мне вообразить, как я обмакнула бы свежеиспечённый пончик в густой ароматный шоколад, в животе забурчало с новой силой. Пожилая дама оторвалась от газеты и посмотрела на наш дом. Я отпрянула от окна. Неужели заметила меня? Я же на втором этаже!

«Может, выйти на улицу? — мелькнуло в голове. — Если там продают churros, то куплю парочку да съем! Хотя… Вдруг мне назовут цену, а я не пойму?»