Первая работа

Наконец я сняла кроссовки. Роза Васильевна забрала у меня куртку, распахнула двери шкафа и уставилась на шубы, которые занимали там все пространство, словно не решаясь их подвинуть. «Да бросьте мою куртку на пол, рядом с ковриком, мне все равно!» – захотелось крикнуть мне. Но она все-таки нашла сбоку крючок, сняла с него сумку из крокодиловой кожи, поставила ее на полку под шубами и повесила мою куртку.

– А вы проходите, проходите, Марья, в ту комнату проходите!

От Розы Васильевны слабо пахло фруктовой жвачкой и сигаретами.

Паркет в комнате блестел, как каток на задворках торгового центра, где работает моя мама. Я поскользнулась и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Выдохнула, обвела взглядом огромную комнату: два черных кожаных дивана, между которыми в гигантском горшке росло лимонное дерево, увешанное плодами, и плоский телевизор во всю стену, как экран кинотеатра.

Сразу вспомнился учебный сериал Extra, который нам показывала Беатрис, и его герой, незадачливый американец Сэм, говоривший испанкам: «Я живу в музее». Девушки, хохоча, поправляли его: «Он хочет сказать, что работает в музее». А потом выяснилось, что Сэм и правда живет в доме, похожем на музей, потому что очень богат.

На экране телевизора застыли двое: черноволосый дядька и тетенька в полупрозрачном розовом халатике. Они напряженно смотрели друг на друга. «То ли он ее поцелует, то ли она ему пощечину даст», – подумала я.

На диване перед телевизором сидела девочка лет шести, крепкая, щекастая, вся какая-то насупленная, с туго заплетенными косичками, в короткой клетчатой юбке и фиолетовой кофточке с Минни Маус. Девочка упиралась обеими руками в спинку дивана, словно собираясь спрыгнуть, но при этом не отрывала взгляда от экрана и улыбалась. Ее хмурая улыбка напомнила мне Гусю. Он так всегда гримасничает, когда знает, что его сейчас отругают за шалость.

– Дана Андревна! – строго сказала Роза Васильевна. – К вам педагог пожаловал!

Мне показалось, «педагог» она произнесла с насмешкой.

– Будьте любезны, оторвите ваше королевское величество от дивана и шагом марш в вашу комнату заниматься! – продолжила Роза Васильевна, и Дана, по-прежнему не глядя на меня, заканючила:

– Ну Ро-о-о-зочка, ты обещала, что в этой серии она ему скажет, что у них ребе-е-енок будет…

Я вытаращила глаза. Мама до сих пор выразительно поглядывает на меня, когда в сериалах речь заходит о подобных вещах.

– Всё, егоза, шуруй учиться, – велела Роза Васильевна, погладила Дану по голове и ловко выхватила пульт у нее из рук.

Экран погас.

Дана бросила на меня быстрый взгляд и снова повернулась к няне.

– Ты обещала сере-ежки новые показать! Которые тебе Саша купи-и-ил!

Она ныла, улыбаясь, словно знала, что выглядит глупо.

Так взрослый изображал бы ноющего ребенка.

– Вот научишься по-испанскому говорить, покажу, – твердо сказала Роза Васильевна.

Я не решилась ее поправить.

– А это долго? По-испанскому учиться? – спросила Дана, перестав улыбаться и уставившись на меня исподлобья.

– Учиться говорить на испанском? – улыбнулась я ей. – Кто как учится. Я вот уже восемь лет занимаюсь.

Последнюю фразу я произнесла специально для Розы Васильевны. Но та подошла к лимонному дереву и сняла с него засохший листик, а потом провела пальцем по бортику горшка, проверяя, нет ли пыли.

– Я не об этом, – раздраженно сказала мне Дана, потом покосилась на няню и добавила спокойнее: – Сегодня нам долго заниматься?

– Не очень, – сдалась я, – все-таки первое занятие.

– Час, – сказала Роза Васильевна.

Повисла пауза.

– Меня, кстати, зовут Маша, – начала я.

Но Дана, не дослушав, развернулась и бросилась в соседнюю комнату.

Глава 8 Первый урок

На двери Даниной комнаты висел рисунок – кривоватая корона, раскрашенная желтым фломастером, с ярко-красными бубенчиками из пластилина.

Короны были везде: на обоях, на занавесках, на шкафчиках. Зеркало у туалетного столика было в форме короны, а стул напоминал маленький трон. Нетрудно было догадаться, что здесь живет маленькая принцесса, которая привыкла всеми командовать.

Сама Дана стояла посреди комнаты и, скрестив руки на груди, мрачно глядела на меня. «Что с ней делать?» – запаниковала я.

– Красивая комната…

Дана молчала. За ее спиной тянулся целый ряд фарфоровых кукол, восседающих на комоде. Разодетые в разноцветные клетчатые платья, с пелеринками, в шляпках, в золотых и серебряных туфельках, они таращились на меня с недоумением и раздражением. Раздражение было взаимным: я с детства терпеть не могу кукол.

– Какая большая коллекция… – протянула я.

– Только что заметила? – съязвила Дана.

– У меня близорукость, – призналась я зачем-то.

Дана шагнула назад.

– Это заразно? – спросила она.

– Нет, – фыркнула я. – Близорукие люди плохо видят те предметы, которые находятся….

Я оборвала себя на полуслове. Стоило мне засмеяться, как Дана отбежала к самому окну и насупилась еще больше.

– Разве ты никогда не видела людей в очках? – спросила я ее.

– Ты не в очках! – крикнула она.

– У меня линзы. Но ты видела тех, кто носит очки. Как думаешь, зачем они им?