Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

— Ты находишься в родильных покоях, — терпеливо пояснила леди Маргарет, словно разговаривая с дурочкой. — Ради твоего здоровья и здоровья твоего ребенка мы…

— Но как же Тедди?

— Его отвезли в Тауэр. Во имя его же собственной безопасности. Здесь находиться опасно. Его необходимо тщательно охранять. Но я непременно поговорю о нем с королем. И передам тебе все, что он мне ответит. Он, без сомнения, рассудит правильно.

— Я сама хочу прямо сейчас повидаться с королем!

Леди Маргарет помолчала. Потом снова, как дурочке, попыталась втолковать мне:

— Прямо сейчас, дочь моя, увидеться с ним ты не сможешь. Ты и сама прекрасно это знаешь. Ни с ним, ни с каким-либо другим мужчиной. С мужчинами тебе видеться запрещено, пока ты не покинешь родильные покои. Но я обещаю, что стану непременно передавать своему сыну все твои послания — как устные, так и письменные. Если хочешь, можешь хоть сейчас написать ему письмо.

— Когда я рожу, вам все равно придется выпустить меня отсюда! — задыхаясь от гнева, сказала я. У меня было такое ощущение, словно в этой комнате совсем не осталось воздуха, и я лишь с трудом могу наполнить легкие. — Тогда я обязательно расскажу королю, как вы меня здесь заперли! Насильно! Точно в темницу!

Миледи вздохнула с таким видом, словно я несу полную чушь.

— Ну право же, ваша милость! Вам следует успокоиться. Ведь мы же договорились, что сегодня вечером вы отправитесь в родильные покои. Вы же прекрасно знали, что произойдет это именно сегодня.

— А как же торжественный обед и прощание с придворными?

— Ваше здоровье сейчас этого не позволяет. Вы же сами сказали, что плохо себя чувствуете.

Я была настолько удивлена столь откровенной ложью, что еле слышно выдохнула:

— Когда я это сказала?

— Вы сказали, что страшно расстроены. Вы сказали, что очень волнуетесь, а здесь вам не грозят ни расстройства, ни волнения. Так что вы останетесь здесь, под моим неустанным присмотром, пока ваше дитя благополучно не появится на свет.

— Я желаю видеть мою мать! Я желаю немедленно ее видеть! — заявила я. И пришла в бешенство, услышав, как дрожит мой голос. Но я действительно боялась своей свекрови — особенно в этой затемненной комнате — и в ее присутствии чувствовала себя абсолютно бессильной. Мои первые детские воспоминания были связаны с нашим пребыванием в святом убежище под часовней Вестминстерского аббатства, в сырых и холодных комнатах, и с тех пор я испытывала непреодолимый ужас, оказавшись в любом замкнутом пространстве. Тем более запертом на ключ, тем более полутемном. Так что в эту минуту меня всю трясло от гнева и страха. — Я хочу видеть мою мать, — повторила я. — Король обещал, что я ее увижу. Король обещал, что она будет здесь со мной.

— Да, она будет находиться в родильных покоях вместе с тобой, — милостиво кивнула миледи. Она помолчала. — И, разумеется, до тех пор, пока не родится ребенок. И пока ты не сможешь отсюда выйти. Она разделит с тобой пребывание здесь.

Я была настолько потрясена, что смотрела на нее, раскрыв рот. Да ведь у нее в руках вся власть! — думала я. А у меня этой власти нет вовсе. Ведь она меня практически посадила под арест, причем в полном соответствии с условиями рождения королевских отпрысков, которые сама же и кодифицировала. А я это допустила, я сама с этим согласилась! И вот теперь я заперта на несколько долгих недель в одной-единственной темной комнате, и ключ от моей темницы хранится у нее!

— Я свободный человек, — храбро заявила я. — Я не узница. Я — королева! И нахожусь здесь, чтобы родить дитя. Я сама согласилась войти сюда. Но меня никто не сможет удержать здесь против моей воли. Я свободна. И если захочу выйти отсюда, то просто выйду, и никто не посмеет меня остановить! В конце концов, я — жена английского короля, и…

— Конечно, ты его жена, — с нажимом сказала миледи и с этими словами вышла из комнаты и заперла дверь снаружи. А я осталась. Осталась в этой запертой на ключ комнате, как в ловушке.

В обеденное время ко мне впустили мать. Она вошла, ведя за руку Мэгги, и сказала:

— Мы пришли составить тебе компанию.

Мэгги была так бледна, словно ее сразила смертельная болезнь, и так много плакала, что глаза у нее были словно обведены красными ободками.

— Что слышно о Тедди?

Мать только головой покачала.

— Его отвезли в Тауэр.

— Но зачем?!

— Северяне недаром кричали: «За Уорика!», сражаясь с войском Джаспера Тюдора. Недаром люди несли по улицам Лондона штандарты с гербом Уориков, — сказала моя мать таким тоном, словно это можно было считать вполне достаточной причиной.

— Они же сражались за Тедди, — попыталась объяснить мне Мэгги. — Хоть он, конечно, ни о чем таком их и не просил… да и никогда в жизни не попросил бы! Тедди давно понял, что о таких вещах даже говорить вслух нельзя. Я все ему объяснила, и он прекрасно знает, что теперь наш король — Генрих Тюдор, а о Йорках даже упоминать не стоит.