Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

— Ты бы лучше выяснил, кто устроил этот пожар, — сказала я. — Кто уничтожил нашу одежду и драгоценности, желая сжечь самозванца? Кому так сильно хотелось увидеть его мертвым? Ведь это явно не случайность. Кто-то наверняка заранее свалил в кучу посреди одной из комнат одежду и растопку, а потом поджег. И это наверняка тот, кому очень нужно было, чтобы мальчишка сгорел. Интересно, кто бы это мог быть?

Ответила мне миледи, и по тому, как сильно она вдруг стала заикаться, я поняла, что оба они лгут. Во всяком случае, она.

— Он… у него… да у него десятки врагов, десятки! — воскликнула она. — Его здесь все презирают! К нему все относятся как к предателю! По меньшей мере половина наших придворных хотели бы видеть, как его казнят.

— Наши придворные хотели бы видеть, как он сгорит в собственной постели? — спросила я, и голос мой прозвучал резко, как обвинение.

Миледи потупилась; она явно была не в силах смотреть мне в глаза. Однако она упрямо повторила:

— Он — предатель! Заблудшая душа, засохшая ветвь, которую следует сжечь…

Генрих вопросительно посмотрел на мать; казалось, он не совсем понимает, о чем мы говорим.

— Никто не может обвинить меня в том, что я хотел для него такой страшной смерти, — сказал он. — Я, правда, говорил леди Кэтрин, что лучше б ей никогда с ним не встречаться и не выходить за него замуж, но только и всего. Никто не может и мысли допустить, что я желал убить его.

— Тебя никто и никогда и не смог бы обвинить в этом! — воскликнула леди Маргарет. — Хотя, возможно, кто-то решил, что, устроив этот пожар, он окажет тебе услугу, защитит тебя от твоего же бесконечного милосердия и щедрости.

— Если бы мальчишка погиб, то леди Кэтрин осталась бы вдовой, — медленно промолвила я, — и получила бы полное право снова выйти замуж…

Миледи крепко сжала в руках крест, висевший у нее на поясе, словно давая некий безмолвный обет, и, по-моему, хотела мне возразить, но в кои-то веки предпочла промолчать.

— Довольно! — остановил меня Генрих. — Мы не должны ссориться. Мы, члены королевской семьи, всегда должны держаться вместе. Мы спасены, пожар потушен, все наши люди целы и невредимы. Это знак Божий. Я построю новый дворец!

— Да, — согласилась я. — Ты прав: дворец следует отстроить заново.

— Я построю новый дворец, — повторил Генрих, — и назову его Ричмонд — в соответствии с моим титулом, унаследованным от моего отца, графа Ричмонда. Да, именно так он и будет называться!

В поездке по стране

Лето, 1498 год

«Этому мальчишке» по-прежнему отводили комнату в гардеробных тех замков, где мы останавливались во время летней поездки по графству Кент. Мы ехали вдоль побережья по дороге пилигримов, ведущей в Кентербери. Вокруг расстилались высокие холмы, под теплым солнцем зеленели живые изгороди, яблони были в бело-розовом цвету, и леди Кэтрин наконец оттаяла. Она позволила Генриху дарить ей новые платья и перестала одеваться в черное, точно вдова, и теперь часто облачалась в то платье, которое выбрал для нее мой муж — из рыжевато-коричневого бархата с черной каймой. Оттенок этот удивительно ей шел; ее нежная светлая кожа уже успела слегка зарумяниться под ярким солнцем, а свои блестящие черные волосы она убирала под шапочку из такого же коричневого бархата, заказанную для нее Генрихом.

Они обычно ехали рядом и практически в полном одиночестве, далеко обогнав весь остальной двор, я же тащилась сзади в окружении своих фрейлин и прочих придворных, среди которых был и «этот мальчишка»; иной раз он подъезжал совсем близко ко мне и улыбался.

Генрих и для себя заказал новый костюм для верховой езды — из того же рыжевато-коричневого бархата, что и платье леди Кэтрин, — и теперь они отлично дополняли друг друга и выглядели очень живописно, когда ехали бок о бок по узким улочкам Кента, окаймленным подстриженными зелеными изгородями. Они то пускали коней небыстрой рысцой, если земля была достаточно мягкой, то ехали шагом, если дорога оказывалась каменистой, но всегда старались держаться ото всех остальных на почтительном расстоянии. И вот наконец впереди открылось море.

Теперь Генрих уже осмеливался беседовать с леди Кэтрин и, словно вновь обретя голос, расспрашивал ее о детстве, о жизни в Шотландии, но никогда не говорил с ней о муже, словно двух с половиной лет ее замужества и не было вовсе. Нет, об «этом мальчишке» они никогда не говорили и никогда не обращались к нему, если он оказывался неподалеку. Кэтрин Хантли была с королем предельно учтива, никогда не забывала, каково ее истинное место, но когда король, уже подаривший ей коня, заказал для него новое седло, она была просто вынуждена ездить с ним рядом, милой улыбкой выражая свою благодарность за эти подарки.