Первая вокруг света

— Нет, норвежец, но к полякам испытываю симпатию. Вскоре я узнала причину его симпатии и почему его лицо показалось мне каким-то родным. Он был сыном норвежки и поляка, родился в концлагере. После войны много раз приезжал с матерью в Польшу, был в Гданьске и Щецине, хорошо знал Гдыню — родину отца. Искали его следы или хотя бы родственников, однако безрезультатно. В детстве знал немного польский, даже пытался говорить, но потом забыл. Любит, хотя и не понимает, слушать польскую речь, а среди поляков чувствует себя словно среди своих. Мать говорила, что он очень похож на отца.

Ян заботился обо мне очень сердечно. А меня просил только, чтобы я пригласила его на какое-нибудь польское судно, сам он стеснялся. Наверно, все еще надеялся отыскать след отца.

Подготовку к следующему этапу я начала с разгрузки ахтерпика. Еще на верфи туда положили запчасти и некоторые продукты, наглухо завинтили, а сверху прикрыли спасательным плотом. Решила проверить мой склад, так как мне казалось, что у «Мазурки» слишком тяжелая корма. Мои подозрения подтверждались поведением яхты на волне при плавании в фордевинд.

С помощью Роберта я сбросила плот на причал, отвинтила крышку. В ахтерпике творилось что-то ужасное. В наполнившей его жидкости — насыщенном растворе стирального порошка и других моющих средств — перемешались жестяные консервные банки, шланги и стеклянные банки с джемом. Поверх всего плавали, словно шкварки, кусочки поролоновой губки, служившей уплотнительным материалом. Вода, ее набралось несколько ведер, попадала через неплотно закрытую крышку, доступ к которой надежно блокировал плот. Два дня я выгребала мое богатство из вонючей мешанины, раскладывая все на солнце, отчего палуба и причал стали похожи на свалку лома. Большая часть консервных банок была рыжего цвета, некоторые проржавели полностью — все это пришлось выбросить. Но банки с джемом, правда грязные и пахучие, остались целы. А я всегда считала, что стеклянная упаковка почти не годится для морских путешествий.

Я осушила, насколько удалось, ахтерпик, снова привинтила крышку, тщательно уплотнив ее. До конца рейса туда больше не попало ни капли воды, правда, возила я там только воздух. Работать очень мешали дожди: шли ежедневно, а вечер обычно заканчивался ливнем. Дороги и улицы превращались в ручьи. Зато ночью было, как правило, ясно. Переживать бесконечные дожди прекрасно помогал клуб, который был тут же, у борта. Выход с яхт был только через огромную веранду. Она служила, прежде всего рестораном, где панамско-американское общество и гости с яхт могли есть с утра и до вечера. Тут требовался тот же минимум обязательной одежды, что и в клубе Бриджтауна. На яхте, стоявшей в метре от веранды, я могла разгуливать почти раздетой, но стоило только ступить на веранду, а тем более сесть за стол, как официантка холодно объявляла:

— Пожалуйста, наденьте блузку! Или:

— Обуйтесь!

Постоянно отчитываемые яхтсмены послушно переодевались бесчисленное число раз в день, благо было тепло и никто не носил дубленок.

Клуб был обширным, но по-спартански скромным, тем не менее превосходно радиофицирован и телефонизирован. Помимо веранды здесь размешались бар, кухня, маленькая административная комнатка, склады и санузлы. Двустороннюю связь со всей Панамой и Панамским каналом обеспечивал телефон-автомат, а с остальными странами — телефон в баре, работавший круглосуточно. Официантки и бармены добросовестно вызывали к телефону в любое время дня и ночи.

На территории клуба располагались еще мастерские, слипы, душевые и прачечная. Душевые были очень скромными и довольно грязными, хотя их убирали ежедневно. Это явно опровергало мнение о любви яхтсменов к морскому порядку — вероятно, из-за того, что они ошалели от радости, получив неограниченную возможность смывать горячей водой трудовой пот после плавания. Зато прачечная со стиральными и сушильными автоматами меня поразила и поначалу испугала. К счастью, стиральные машины работали по несложной программе: три кнопки позволяли регулировать температуру воды для стирки и еще три — для полоскания. Запускались в действие с помощью монетки, и через 25 минут сигнальная лампочка извещала, что стирка окончена. Они не были разборчивы — стирали все очень тщательно и любым порошком. Думаю, что и песком выстирали бы, может, чуть хуже. Вещи, отжатые почти досуха, перекладывались в сушилку, которая, проглотив очередную монетку, выдавала их через 10 минут обратно. И мешок сухих, пахнущих свежестью вещей отправлялся на яхту.