Первая волна мирового финансового кризиса

Кредитный крах глобальной финансовой системы оказы­вает на периферийные страны более разрушительное воз­действие, чем на страны, находящиеся в центре. Кредитные линии закрываются, срок погашения кредитов не может быть пролонгирован, а финансирование торговли почти ис­сякло[7]. Я надеюсь, что лидеры развитых стран поймут: по­мощь развивающимся странам служит общим интересам. Привлекательность схемы пожертвований в систему SDR состоит в том, что она не требует прямых затрат от стран-доноров. Все, что им нужно сделать, — это проголосовать за создание SDR, а затем предоставить менее развитым странам возможность получать выгоды от этой системы. Хочется ве­рить, что лидеры ведущих стран окажутся на высоте.

Судьба новой парадигмы

После первой публикации моей книги мы все пережили примечательное историческое событие. Глобальная фи­нансовая система, крайне мощная структура, считавшаяся вполне естественной, фактически рухнула. Это стало силь­ным потрясением, особенно для тех, кто не переживал ни­чего подобного раньше. В частности, для значительного числа людей, живущих в Соединенных Штатах. Я был готов к такому повороту событий несколько больше, потому что, будучи евреем, пережил неоднозначный опыт в Будапеште во время нацистской оккупации. Это подтолкнуло меня к разработке концепции, полезной для понимания именно таких эпизодов. Концепция описывает гораздо более ши­рокие понятия, чем финансовый рынок. Она рассказывает о двусторонних рефлексивных отношениях между мыш­лением участников и ситуацией, в которой они находятся. Финансовые рынки представляют собой прекрасную лабо­раторию для изучения этого вопроса и тестирования моей теории. Я писал книгу «Новая парадигма финансовых рын­ков», думая, что разворачивающийся на моих глазах финан­совый кризис позволит продемонстрировать значимость и действенность моей концепции, суть которой состоит в том, что человеческие заблуждения играют огромную роль в формировании истории. Сложно найти более убедитель­ное подтверждение моим взглядам, чем крах 2008 года.

В книге содержатся ценные идеи (например, гипотеза о сверхпузыре), позволяющие объяснить, что происходит сейчас, и поразмышлять о том, что случится в будущем. Тем не менее теория рефлексивности, по моему мнению, не получила заслуженного признания. Само слово рефлексив­ность вошло в обиход, но идеи моей концепции не были должным образом изучены, вследствие чего значение слова было понято неправильно. Рефлексивность вряд ли можно назвать «новой парадигмой». Для этого требуется прове­дение многочисленных исследований именно в контексте рефлексивности. Пока что такие исследования не пред­приняты.

Доминирующая интерпретация деятельности финан­совых рынков — гипотеза эффективного рынка — во вре­мя краха 2008 года продемонстрировала свою несостоя­тельность. Нынешний финансовый кризис не был вызван каким-либо экзогенным фактором (скажем, образованием или распадом нефтяного картеля). Он стал результатом ра­боты самой финансовой системы. Тем самым опроверга­ется утверждение о том, что финансовые рынки стремят­ся к равновесию, а отклонения от равновесия вызываются исключительно внешними потрясениями. Однако пред­лагаемая мной альтернативная теория механизмов работы рынков — теория рефлексивности — не заняла место ста­рой интерпретации. Экономисты даже не потрудились ее серьезно изучить.

Когда я задаю им вопрос «почему?», то получаю самые разные ответы. Например, мне говорят, что теория рефлек­сивности лишь констатирует очевидное, а именно то, что рыночные цены отражают степень предубеждения участ­ников. Такие ответы означают явное недопонимание моей теории, согласно которой неправильная оценка инстру­мента на финансовых рынках способна при определенных обстоятельствах повлиять на фундаментальные основы, призванные отражать рыночные цены. Другие эксперты го­ворят о том, что моя теория возникновения пузырей уже отражена в существующих моделях.

Люди, симпатизирующие моим взглядам, объясняют мне, что теория рефлексивности не получает достаточного внимания, поскольку не поддается формализации и на ее основе нельзя выстроить модели. Но именно это я и пыта­юсь сказать: рефлексивность порождает неопределенность, не поддающуюся количественной оценке, и вероятность наступления событий, которые невозможно просчитать. Об этом полвека назад говорил Фрэнк Найт в своей работе «Риск, неопределенность и прибыль». Это же признавал и Джон Кейнс. Тем не менее участники рынка, рейтинговые агентства и регулирующие органы стали все чаще строить свою работу в соответствии с количественными моделями расчета рисков.