Первая всероссийская

— Не в моде сейчас! — горько вырвалось, наконец, после долгого и не совсем приятного молчанья у одного из делегатов Выставки. — Кому-кому… — Он не договорил. Все поняли: уж не классицистам бы жаловаться! Понял это и классицист. Он вздохнул и стал молча пить чай. В голове его теснились всевозможные мысли, которыми хотел бы он поделиться. Мешало тягостное сознанье своей выключенности, изолированности вот от этого небольшого кружка учителей, разговаривавших непринужденно, покуда не подошел к ним он. Встать и попросту уйти сейчас от них он не мог, — он был слишком хорошо, по-старомодному воспитан, а это было бы непростительной грубостью.

— Зачем вам Выставка? Ведь она политехническая! — сказал вдруг Семен Иванович Новиков, прерывая молчанье.

— Неужели вы думаете, что преподавателю классических языков все остальное неинтересно и ненужно? — вспыхнув, ответил классицист. — Давайте, раз уж вы дали мне местечко тут, на лавке, станем добрыми соседями и поговорим без личной обиды. Я знаю, нас не очень любят… Хотя очень плохо понимаю, совсем не понимаю, почему это произошло.

— Хотите начистоту? — с некоторым вызовом произнес Новиков.

— Только так, начистоту, и стоит объясниться.

Покровский самый солидный и спокойный из собравшихся, спешно вступил в разговор. Он боялся, видимо, что этот забияка-учитель, уже испугавший его вчера опасными рассужденьями, наговорит дерзостей, а то и еще хуже. Он прервал Новикова, раскрывшего было рот, самым энергичным жестом руки: «Помолчите!»

— Вы знаете, конечно, — простите, милостивый государь, с кем мы имеем честь?..

— Ян Ржига.

— Разрешите вас познакомить в свою очередь… — И Покровский по кругу назвал всех сидевших на лавках, завершив собственным именем. Когда с представлениями было покончено и протянутые ладони пожаты, Покровский взял беседу в свои руки.

— Ответ на вопрос ваш очень простой, тут и думать много нечего, — начал он своим бархатным баском. — Если б вы присутствовали при нашем разговоре вчера, вы бы узнали, как велико в высших кругах игнорирование собственного, русского, развития, духовного, экономического, всяческого. Министр народного просвещенья не знает популярную картину известного нашего художника. Правительство не видит, что фабрикам не хватает техников, инженеров. Вся Россия, можно сказать, кричит о повороте к реальному, к сегодняшнему дню, к отечественным нуждам. Мы потерпели разгром у Севастополя… Мы подойдем к катастрофе, если не возьмемся за ум, не реформируем образование, не догоним английскую технику. Политехническая выставка в этом смысле и организуется. Она ответ на нужды страны, на гибель нашего флота. Кое-кто начал это понимать, а между тем господин министр и его чиновники не внемлют голосу времени. Они продолжают львиную долю часов отдавать классическим языкам в школе, ставят эти мертвые языки, языки умерших культур, в основу русского просвещения. Ну, а общество, разумеется…

— Самые мракобесы с вами в одном лагере! — выкрикнул Семен Иванович.

Его поправил другой учитель:

— Надо сказать: вы оказались в одном лагере с мракобесами, вы, классицисты…

— Логика общественного развития!

— Хотят они этого или не хотят…

— Противоречит всему духу современности!

Это зазвучало с разных сторон. Еще один, бывший молчальник, вчера ни слова не сказавший, заговорил, стараясь перекричать соседей:

— Не значит — министр неуч, отнюдь! Он, может быть, часовую речь по-латыни в Оксфорде произнесет. А вот собственного знаменитого художника, передовую литературу нашу…

— Это тем хуже, тем показательней! Родного, своего не знать!

Ржига подождал, покуда все утихнет.

— Пусть так, — сказал он спокойно. — Вы можете еще добавить — я ландскнехт, не русский, не понимаю, что происходит в России. Но это неправда, дед мой переселился в Россию из Моравии. Я мог бы, как Коменский, сказать про себя, перефразируя: «по рождению моравин, по языку русский». По языку, по культуре. Но скажите, при чем тут классические языки? Их никак нельзя назвать мертвыми, нельзя звать мертвыми народы и культуру их, если язык и культура легли в основу нынешних, действующих. Никакую историю, ничто прошедшее мертвым назвать нельзя, они живут, переходя в настоящую историю. Больше того, нельзя как следует понять настоящее, не будучи осведомленным в прошлом. Мы отпраздновали двухсотлетие царя Петра, — кто же, как не он, открывал на Руси латинские школы, уважал классический язык римских трибунов и полководцев, Цицерона, Цезаря?..