Первая заповедь Империи (СИ)

— Папчик, ты реально мя звал? Или прикол такой? — дверь кабинета открылась, и в неё вошёл молодой человек лет двадцати четырёх. — Слышь, пап! Оно мне ща реально не в тему было!

— Проходи сын, садись, — встав из‑за своего стола, Великий Канцлер Российской Империи широким жестом указал на роскошный винтажный диван, напротив которого заранее было установлено одно из кресел.

— Ну, чё надо‑то? — парень расхлябанной походкой продефилировал по ковру, и, рухнув на сиденье, закинул ногу на ногу, положив руки на верх спинки. — Давай уже, шпарь.

На красивом, совершенно лишённом мужественных черт лице, которое скорее могло принадлежать девушке, чем юноше, промелькнула брезгливость. Одетый по последней "Евросоюзной" моде в "эмоционально — солнечный" пиджак и полу — платье, из‑под которого выглядывали лимонные уличные лосины с уплотнёнными следками, вошедший являл собой разительный контраст с хозяином кабинета.

Подкрашенные губы и глаза, мелированные волосы, безвкусные серьги из ладуринтина и светящиеся косметическим пигментом радужки когда‑то серых глаз. Весь внешний вид сына заставлял сердце отца сжиматься от боли и разочарования.

— Антон, нам нужно ещё раз поговорить на тему твоей предстоящей свадьбы с Ксенией. Ты вообще понимаешь насколько все серьёзно?

— Па, не зуди, а, — отмахнулся парень, даже не глядя на отца, — чё тут тереть. Не, ну чё ты паришься? Всё же уже на мази, дядь Вова уже всё подписал. Ну скрючился раньше времени, мне‑то с того чё?

Канцлер мысленно выругался. Если бы не особые обстоятельства. Этот разговор происходил бы не сейчас, и уж точно не здесь, а в родовом особняке, в самой далёкой и звукоизолированной комнате. И, к тому же, в совершенно другой форме. Если бы только этот дегенерат не притащился сегодня в Зимний Дворец в обнимку со своими евро — шлюхами. Если бы он только не попался на глаза Цесаревичу.

— Захлопни рот, придурок, — лишённым эмоций голосом спокойно посоветовал ему отец, — слушай меня внимательно, Антон. Через три недели назначены смотрины. Повторяю, у тебя есть ровно три недели, чтобы вернуть себе человеческий облик. Если за это время я.

— Всё путём, Па! Я уяснил! — побледневший молодой человек, по жёлтой эмоциональночувствительной одежде которого забегали зелёные и сизые пятна приосанился, и, выставив перед собой ладони с подкрашенными ногтями, проблеял. — Ты чё сегодня такой. слышь? Па, да яж тока домой вернулся. Я чё, я против? Да я тока за.

— Не перебивай меня! Слушай внимательно! И молчи! Заклинаю тебя, не открывай больше свой поганый рот.

— Да ты чё, папань… Совсем крыша пое…

Сильная хлёсткая оплеуха опрокинула парня на пол. Он взвыл, и, обхватив дрожащими руками голову, откатился от разъярённого мужчины.

— Сел на место! — тихо прорычал Великий Канцлер.

— Х… хорошо папа.

Спесь и показная расхлябанность мгновенно слетела с молодого человека. Он даже не подумал о том, чтобы привычным жестом оправить замявшееся платье. Чуть пригнувшись, он просеменил к дивану и по — женски сведя колени устроился на уголке, схватившись дрожащими руками за короткий подол.

Отец смотрел на него с таким нескрываемым презрением, что, несмотря на проснувшийся страх, Антону, наверное, впервые в жизни захотелось высказать отцу всё, что он о нём думает. Парень откровенно считал, что ему крайне не повезло родиться в этом отсталом государстве. К тому же он постоянно ощущал за спиной тень влиятельного родителя, и это бесило его даже сильнее, чем те архаические порядки, которые он вынужден был терпеть.

— С этой минуты можешь считать, что ты находишься под домашним арестом.

— Но папа! Мои друзья. — открыл было рот Антон, но тут же заткнулся, вжав голову в плечи и приготовившись к новому удару.

Наказания не последовало — отец даже не посмотрел в его сторону, вместо этого подойдя к выдвинувшемуся из стены бару, и, налив себе что‑то в небольшую рюмку, залпом выпил содержимое. Затянувшаяся пауза показалась парню в разы опаснее рукоприкладства, а потому он тихо встав, подошёл к отцу и мягко положил руку ему на плечо.

— Папа. Меня же ждут.

— Твои так называемые "друзья" сейчас готовятся к депортации на родину. Не перебивай меня, заклинаю — ещё немного, и я не смогу себя сдерживать. Их доставят на столичную планету Евросоюза Вурст и выплатят небольшую компенсацию за молчание, — ответил Канцлер, не оборачиваясь, глядя немигающим взглядом в стену. — Если хоть кто‑нибудь из этих людей вновь появится на территории Империи.

— Что. — слёзы готовы были побежать из подкрашенных глаз, но Антон сдержался. — Будь по — твоему, отец.

Как же он сейчас ненавидел его, этого напыщенного древнего динозавра с замшелым взглядом на жизнь и солдафонскими замашками русского варвара. Его дорогие эмоционально — чувствительные одежды пошли красными полосами, когда рука молодого человека медленно поползла за отворот пиджака — туда, где в полигелевой кобуре хранился небольшой керамический плазмаган. Невидимый как он полагал для простеньких охранных сканеров внутренних рабочих помещений дворца.