Первая жена (сборник)

Иногда ей казалось, что она выкинула из памяти те годы тотального дискомфорта, на которые волею судьбы была обречена. Она не позволяла себе погружаться в воспоминания. Она практически ничего не рассказывала ни мужу, ни дочери о подробностях детдомовской жизни. Дай волю, она бы зачеркнула всю ту жизнь черным фломастером. Все свои детские страхи, невыплаканные слезы, жгучую потребность в нежности, неудовлетворенное желание поделиться с кем-то близким своими сомнениями, тревогами, мечтами…

Всю эту боль она с удовольствием зачеркнула бы черным цветом, закопала бы глубоко, а сверху, присыпав хорошей землей с удобрениями, засеяла бы цветами. Собственно говоря, именно так она мысленно и поступила. Даже первую свою любовь не вспоминала. Грубый, дерзкий мальчишка, который лапал всех девчонок подряд…

Меру ее страдания трудно описать. Плакать без видимой причины у них не было принято. Уединиться, погрузившись в спасительное одиночество и грусть, – нереально. Оставались только ночи, когда она кусала подушку, чтобы не разрыдаться в голос, засыпала лишь под утро, и черные круги под глазами долго-долго не покидали ее лицо, чуть ли не до самого выхода из детского дома. А потом – поиски матери, работа… Как-то отошла, переболела…

Когда встретила Глеба, не поняла сразу, что влюбилась. Просто ощутила силу, надежность, крепкое мужское плечо. Ничего подобного в ее жизни не было, и она просто облокотилась на это плечо, прижалась, доверилась, а потом, видно, и полюбила, оценив благородство супруга и его, пусть непростой, но все же положительный характер.

Собственно, вся ее женская история до сегодняшнего момента может уложиться в этом незатейливом рассказе. В самом деле: нереализованное первое чувство – раз, муж – два. Не густо для сорокалетней женщины.

Но Надежду ее жизнь вполне устраивала, она абсолютно искренне считала себя счастливой женой и матерью, и никакие сомнения на этот счет ее не посещали. Вадим внес смятение. Ситуация складывалась не очень понятно. С одной стороны, влюбленная дочь. С другой, он сам – со своим обаянием и явно выраженной мужской энергетикой и, самое главное, со скрытым интересом к ней, к Надежде. Какая-то недосказанность, недоговоренность… Какое-то недопонимание ситуации. Надежда то улыбалась своим мыслям, то хмурила лоб, то ловила себя на внутреннем диалоге, который она вела поочередно с дочерью, с Вадимом. И все-таки… Аня сказала, что они целовались тогда, в машине, что он отвечает на ее поцелуи, что они перезванивались и даже обменивались сообщениями, пусть вяло, пусть ненастойчиво с его стороны, но тем не менее. А он ни о чем таком Надежде не рассказывал. Не хотел огласки? Или боялся выдать Аню? Или для него все эти переписки-перезвоны действительно ничего не значащий детский лепет?

Вопросы множились. И то, что днем казалось таким понятным, сейчас представлялось тревожным и даже опасным. Это что же выходит? Он пытается обаять мать, чтобы, развеяв ее сомнения и расслабив полностью, за ее спиной крутить шашни с дочерью?! Вполне реальный ход. Вполне! Похоже на то. Он ведь ни слова не сказал об их общении, он вообще сделал вид, что с трудом вспомнил какую-то там ученицу. Ой, Господи! Что же делать? Что ей делать? Может, правда, Глебу рассказать? Пусть со своей мужской колокольни посмотрит на ситуацию.

Она прислушалась. В доме стояла тишина. Глеб был настолько погружен в свой компьютер, что Надежда решила отложить разговор, зная по опыту, что ничего хорошего, если его оторвать от работы, не выйдет. Да еще звонок телефонный раздался. Звонила сотрудница с каким-то безобидным вопросом, а зацепились языками, заговорили и не заметили, как наступила ночь.

«Завтра, – определила для себя Надежда. – Поговорю с мужем завтра».

Но на следующий день ей позвонил Вадим, и вся жизнь Надежды изменилась до неузнаваемости…

* * *

Что-то разладилось в Анином представлении о собственной жизни. Вроде бы все нравилось: и то, как она выглядит, и какие поступки совершает, и как у нее отношения прекрасно складываются с интересующим ее мужчиной… А потом вдруг раз – одномоментно, резко, одуряющее тяжело – нет, не то! Не так! Все плохо! Что плохо, что именно не так, еще четко не осознавалось. Проснувшись как-то под утро, когда бы еще спать и спать, когда самые сладкие сны снятся взрослеющим девушкам, она вдруг ошеломленно вскрикнула: «Господи! Как же все плохо!» И начался круговорот: воспоминания, анализ, воспроизведение собственных фраз, препарирование диалогов…

Аня как-то одновременно увидела себя во всех ипостасях. И в роли дочери, и подруги, и выпускницы, и абитуриентки. И ни одна из этих ролей не порадовала ее. Ни одна не дала ей ощущение хотя бы минимального комфорта. В любой из этих ипостасей, в каждой из них узрела Аня фальшь и самообман. Каждую жестко раскритиковала, осознав тотальное недовольство собой, что было странно. Странно, ново и, соответственно, непривычно и даже шокирующее.