Первая жена (СИ)

Таким образом можно гадать бесконечно. Кто что должен был сделать, чтобы мы нашли Нику вовремя… Но уже есть как есть.

— Давай сойдемся на том, что оба хороши, и закроем этот вопрос, — предлагаю Майе.

— Оба, да не оба, — вдруг всхлипывает она. — Я даже больше виновата, если по-честному.

Вот как…

— Мне очень любопытно, как ты пришла к такому выводу? — спрашиваю, нахмурив лоб.

И Майя начинает рассказ:

— Я смотрю на девчонок и бесконечно прокручиваю в голове все, что случилось… Гадаю, когда их подменили, в какой момент. Ведь это я была ответственна за Нику в роддоме… Что ж я за мать такая, что не заметила подмену? Я виновата!

От ее речей я выпадаю в осадок, даже не нахожусь, что сказать.

А она продолжает:

— Я вспоминала те дни, что провела в роддоме, час за часом, минуту за минутой. Когда мне впервые ее показали, после того как я очнулась в реанимации после общего наркоза, когда перевели в общую палату, доверили уход за малышкой… Артем, я клянусь тебе, что не спускала с нее глаз. Когда мне ее принесли, я заботилась о ней сама, купала, кормила, пеленала. Я уверена, что заметила бы, если бы подменили. Даже если не по лицу, то по тельцу, по строению. Но Поля оставалась такой же, как в первую секунду, когда мне ее показали в реанимации после наркоза…

— Слушай, прекрати это! — пытаюсь воззвать к ее разуму. — Ты не в салон красоты ходила, не в клубе отжигала, пока кто-то менял детей. Ты в реанимации лежала после сложной операции! Ты физически не могла быть с нашей дочерью каждую секунду после ее рождения. Я думаю, ее подменили до того, как впервые показали тебе. Иначе ты поняла бы, что что-то не так.

— Может, так, а может и нет, — качает головой Майя. — Мы ведь никогда не узнаем, как оно было на самом деле, Артем!

— Хватит, Майя! — останавливаю ее. — Ни одна мать на свете не захочет, чтобы ей подменили ребенка. Сознательно не закроет на подобное глаза, если поймет, что держит на руках не своего малыша.

Майя молчит, но я вижу, как ее глаза начинают блестеть от слез.

Прошу ее:

— Прекрати себя есть. Нет в том твоей вины и быть не может.

Не помогает.

Слез в ее глазах становится все больше, того и гляди прорвут плотину.

— Обещаю тебе, милая, я найду виновных, — говорю ей. — Мои люди усиленно ищут всех и каждого, кто в тот роковой день находился в роддоме. Я принесу тебе правду о том дне на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я — горе-мать, которая даже не поняла, что воспитывает не своего ребенка… — стонет Майя и смахивает со своей щеки слезу.

— Ты не единственная, кто вот так попал, — пожимаю плечами. — В мире найдется немало женщин, что так же, как и ты, растили чужого ребенка, будучи в неведении. Любили его, холили и лелеяли. От такого никто не застрахован, как бы ни бил себя пяткой в грудь, что с ним-то такого не случится. И ты никакая не горе-мать, Майя. Ты отличная мама, запомни это!

— Ты правда так считаешь?

Киваю:

— Конечно.

И вижу, как она вздыхает с облегчением. Вроде как тянется ко мне.

Красивая такая… Даже когда грустная. Глаза так и блестят небесно-голубой роскошью.

Сегодня она весь день щеголяла в джинсах в обтяжку и бежевой кофточке. А сейчас сидит передо мной в голубом платье-футболке до середины бедра. Безразмерная вещь, которая каким-то образом делает Майю еще миниатюрнее, еще сексуальнее.

Жадно сглатываю.

— И жена ты классная была, — признаюсь с чувством. — Мне с тобой обалденно было.

От моих слов глаза Майи увеличиваются до невероятных размеров. Она явно не ожидала услышать ничего подобного.

— Можно, я разочек? — прошу ее сдавленным голосом.

Майя недоуменно на меня смотрит, облизывает нижнюю губу, и меня ведет…

Тянусь к ней, сгребаю в объятия и целую. Точнее, не целую даже, а просто вбираю ее губы в рот, съесть их хочу, такие вкусные. Сую между ее губ язык, заполняю им ее нежный рот.

От переизбытка ощущений сносит крышу.

Останавливает лишь то, что Майя упирается кулаками мне в грудь. Не то чтобы отпихивает, но и в ответ не обнимает, поцелуя не возвращает.

Нехотя отрываюсь, смотрю ей в глаза пьяным взглядом.

Майя просит:

— Артем, не надо!

— Не буду, — зачем-то обещаю.

Прикасаюсь к ее лбу своим лбом, трусь носом об ее носик и снова жадно вбираю ее губы. Они меня слишком манят, слишком нравятся.

— Артем… — стонет она сквозь поцелуй.

— Я один разок, маленький…

Сжимаю ее в руках, пихаю язык в ее маленький рот.

Теряю контроль всего на секунду.

Одну вшивую секунду!

За это время умудряюсь подмять Майю под себя, задрать ее платье и рвануть со всей дури черное кружево…

Очухиваюсь, когда Майя уже откровенно пытается меня с себя скинуть.

Отпускаю ее и снова сажусь.

Недоуменно смотрю на черное кружево, что держу в руке.

Я сорвал с нее трусы.

Майя отскакивает от меня на другой конец дивана, смотрит возмущенно.

— Ты совсем того…

А я разжимаю кулак и бездумно разглядываю трусики.

Симпатичные такие, черные, кружевные, миниатюрные… были. Такие не станешь надевать, если не хочешь никому показывать, верно? Значит, Майя хотела? Или по крайней мере предполагала такую возможность.

— Артем, иди к себе! — Майя смотрит на меня исподлобья.

А я откидываю в сторону ее трусики и выдаю: