Первая женщина

В гараже глухо стукнула автомобильная дверца, когда ее захлопывают, – в старых армейских брюках, голый по пояс, Кулак вышел в пространство ворот. Он остановился с опущенным взглядом, не замечая меня – вытирал измазанные машинным маслом пальцы красной тряпкой. У него была сутулая, мощная и некрасивая фигура.

Наконец он поднял голову.

– Ну и пекло! – сказал он.

Я молчал, не зная, что ему ответить и вообще как смотреть ему в глаза.

Более всего мне хотелось в этот момент все ему рассказать, во всем ему признаться.

– Помогать пришел, пионер? – спросил он.

– Я не пионер, – ответил я.

– Здесь – все пионеры! – махнул он рукой, открыл вторую створку ворот и опять исчез в гараже.

Я услышал звук заводимого мотора.

Медленно он вывел на двор грузовик, закрыл ворота на замок и ушел в сторону общежития, ничего больше не сказав. Я думал, он скажет хоть что-нибудь, но он ничего не сказал.

После обеда небо пожелтело, превратилось в жирное марево с расплывчатым кругом солнца, а к вечеру по нему побежали темные облака.

Я поплелся в корпус.

Старшие собирались на танцы, надевали красивые рубашки, чистили туфли, делали ровные проборы в волосах, и единственное зеркало переходило из рук в руки.

Подойдя к своей кровати, я увидел возле подушки свернутую трубочкой записку.

«От нее!» – сильный испуг охватил меня.

Поскорее я развернул записку.

«Пригласи меня сегодня на танец, когда поставят пластинку «Маленький цветок», – было выведено аккуратным наклонным почерком. – А если пригласишь, я потом приглашу тебя на дамское танго. Угадай, кто написал!»

Я угадал сразу. Записка была от Лиды.

Все тревожнее становилось в воздухе. На краю неба над лесом чернота туч уже бледно освещалась зарницами. Где-то далеко начало погромыхивать. Но на западе небо было сплошь чистое и яркое от солнечного света. И лагерь, окруженный черно-фиолетовыми тучами, пронизывали густые горизонтальные лучи. Это было очень торжественно и одновременно зловеще – черно-фиолетовые тучи и огненные лучи вечернего солнца.

Я сидел на скамье возле корпуса, слушал музыку, которая доносилась с танцев.

«Гроза будет как раз, когда мне идти! – размышлял я, уже поглощенный мыслями о предстоящем пути по темному лесу. – Надо ли идти в грозу? Придет ли Вера, если начнется гроза?»

Я опять навестил гаражный дворик.

Он был пуст, ворота заперты на замок.

И вдруг стремительно, как несметное вражеское войско, внезапно кинувшееся в атаку, из-за корпуса общежития выдвинулся клиноподобный край черной тучи. В момент стало темно, как ночью. Все притихло под ее гнетом, прижалось к земле. Тяжелые капли звонко упали рядом со мной, на меня, на мои руки, на мою голову, взрывом огня небосвод разломило надвое, что-то дрогнуло, сместилось во всем пейзаже, с шумом налетел шквальный ветер...

«Началось!» – понял я.

VIII

В десять вечера к отбою барак был полон старшими. Возбужденные грозой и ливнем, они вернулись с танцев, которые пришлось закончить до срока, и теперь, не зная куда деть себя, орали, визжали, кидались подушками. Понизовский кривлялся, Елагин изображал из себя идиота, Горушин демонстрировал силу, одной рукой поднимая с пола стул, взяв его в самом низу за переднюю ножку. Все лампы под потолком были включены, но и в их свете было видно, как от вспышек молний ярко озаряются окна. От пушечных ударов грома стекла в оконных рамах звенели, что вызывало у подростков восторженную матерную ругань.

В разгар этого ликования, с гулко бьющимся сердцем, полным волнения и мучительной, ни на минуту не проходящей тревоги, я незаметно выскользнул из барака и, подавляя желание оглянуться и увидеть, никто ли не смотрит мне вслед, захлебываясь воздухом пошел по аллее против ветра. Уже через десять шагов я промок до нитки. Вода была везде – шумно низвергалась из непроглядной высоты, бежала реками по асфальту, тяжеловесными струями падала с крыш, текла с моих волос по моему лицу. Молнии одна за другой разрывали тьму, освещая пепельный небосвод. Выхваченный из мрака, лагерь в эти моменты делался серебряным. Приподнимались от земли словно отлитые из гладкого металла бараки, вспыхивали лужи, сплошь покрытые пузырями, асфальт аллеи зажигался искривленной дугой и погасал.

«Что ты делаешь! Ты идешь на свидание с чужой женой!» – говорил я себе.

Слово «НЕЛЬЗЯ!» вырастало предо мной из ветра, громадное и страшное.

Но в ту же секунду кто-то кричал мне: «Только бы она пришла! Только бы не обманула! Ибо нет и уже никогда не будет в тебе никакого другого, более сильного желания, чем желания видеть ее».

Все вокруг меня сражалось, кипело, стонало, плакало. Ветер гнул деревья. И мне чудилось, что Кулак отовсюду следит за мной, видит каждое мое движение и даже знает мои мысли. Лишь когда я вошел в лес, я почувствовал себя спокойнее.

Я был уверен, что Вера не придет. Идти в такую грозу – было чистым безумием.

Но я не мог не прийти. Я не мог из-за непогоды, из-за собственной трусости расстаться с моей мечтой о любви к женщине.