Первенцы

Огонь расходится все сильнее – ветер помогает ему. Наасе вполне тепло, и даже раздражение потихоньку уходит. В конце концов, как только она здесь закончит, сразу присоединится к другим воительницам – своей настоящей семье. Ветер меняет направление, дуя прямо в лицо. Она вскакивает на ноги, чтобы языки пламени ее не достали, и понимает, что не чувствует их тепла. Метель набирает силу. Сердце колотится, как бубен, в ушах шумит – гоп! гоп! бери-ка галоп! Копыта топчут взрыхленный снег, дыхание сбивается с ритма, где-то рядом звенит клинок. Нааса снимает капюшон, чтобы вдохнуть побольше свежего воздуха.

– Ты же здесь, – шепчет она, обращаясь к своей мертвой кобыле, – тогда кто я?

Все – вот и сказаны последние ее слова.

Догорающий погребальный костер окружают три всадника. Один из них спешивается, чтобы вытереть окровавленный меч о тело Наасы. Его конь отчего-то бесится: ржет и встает на дыбы, будто его больно ужалила змея. Он просит товарища придержать жеребца и обыскивает хаггедку: ничего. Самая ценная добыча с ее трупа, пожалуй, волчий капюшон.

– Надо потушить огонь, – отряхивая шкуру, говорит человек. – Вдруг успеем что-то спасти.

Стреноживают коней – даже взбесившийся жеребец вроде бы успокаивается. Втроем быстро справляются с мрачной задачей. Метель прекращается, но мороз кусает, как злая собака. Дело к вечеру, а в золе так ничего и не найдено.

– Гошподин велел шмотреть внимательно, – шепелявит один из товарищей. – Надо ешшо раш ее обышкать.

– Не лезь, – запрещает тот, что убил Наасу. – Я не слепой. Будь у нее что при себе, я нашел бы.

– Пошему это я не долшен лешть? – возмущается шепелявый. – А ну как ты што шаныкал?

Они готовы вцепиться друг другу в глотки – конфликт этот зрел с самого начала экспедиции – но третий член отряда прерывает их перепалку возгласом:

– Глядите!

Испачкав рукавицы, он очищает от золы маленькую подвеску – амулет из кости и дерева. Шепелявый вырывает предмет у него из рук, чтобы рассмотреть поближе, через плечо заглядывает и другой.

– Ты вытащил его из костра?

– Да.

– Как? Он же, сука, деревянный.

– Гошподин дает большую награду, – напоминает мародер. – Штолько денег мошет штоить только штука, которая не горит в огне.

Троица переглядывается. Они все думают приблизительно об одном: а если таких «штук» много? Сколько они смогут выручить за две или три? Раз уж хаггедки бродят поодиночке, они переловят с десяток – и с какой-нибудь да вытрясут что-то похожее. Долго совещаться не приходится. Оставив Наасу лежать на грязном снегу, они вскакивают в седла и мчатся дальше на восток – вглубь Хаггеды, загадочной и богатой, чьи дочери добывают славу оружием, как мужчины.

В принятом у берстонцев летоисчислении это событие имело место в первый день первого месяца 1110-го года от Великой Засухи. День бесславной гибели хаггедской воительницы считается датой начала затяжной войны – той самой, с которой Марко Ройда вернулся седым.

Кровавый урожай посеянных отцами гнилых семян – во веки веков! – собирают дети.

О них и будет эта история.

Глава 1. Тройка мечей

Старый замок просыпался с трудом. Тощий петух счел нужным пропеть ровно один раз; лениво тявкнула собака, прозябающая во дворе; коты молча разбежались искать еду. Большая часть населяющих Кирту людей собралась в малом зале; некоторые не покидали его уже пару дней.

– Где ее носит? – гневно вопрошал медленно трезвеющий господин Войцех, не обращаясь ни к кому конкретно: ни к Лянке, являющейся его постоянной любовницей на протяжении последних пятнадцати лет, ни к старому управляющему Свиде, ни к Гашеку, которому просто хотелось поскорее уйти, потому что запах в помещении стоял премерзкий. Он привык к тому, как воняют навозные кучи, потому что начал помогать на конюшне, едва научившись ходить, но после попоек господина Ольшанского Кирта становилась намного хуже навозной кучи. Гашек заверил, что немедленно отправится на поиски и поспешил покинуть помещение. Лянка проводила его потухшим, скучающим взглядом.

Он помнил, как в детстве боялся этой прачки до смерти – с таким настойчивым любопытством она интересовалась его жизнью. Более всего ей хотелось знать, сколько серебра на содержание получает его мать от господина Гельмута в первый день каждого месяца. Много лет спустя он понял, почему Лянка так отчаянно стремилась обольстить сперва старшего, а затем и младшего Ройду. Она увидела в этом возможность относительно безбедной жизни – жизни, в которой не пришлось бы каждый день стирать чьи-нибудь подштанники. Служанка завидовала его матери, которая практически ни в чем не нуждалась – до тех пор, пока ту не забрала горячка. Тогда все решили, что это может быть началом морового поветрия, и тело не положили в землю – просто сожгли вместе с одеждой и утварью. Такой участи никто не завидовал.