Первенцы

– Был его ушами, – не дала закончить Итка. – Я поняла, когда он потерял меня в зарослях и не услышал, как я сломала ветку. Лисица спасла мне жизнь. И ты тоже. Но больше такого не делай.

Гашек не сразу осознал, что она имеет в виду шишки, которыми он от отчаяния начал бросаться в Сташа: в тот момент казалось, что другого выхода нет. Встречная телега скрылась за пригорком.

– Это ты нас спасла, – сказал он, отведя взгляд. – И Якубово добро.

Впереди показалась широкополая шляпа возницы, а затем и он сам вместе со своим грузом. Запряженный в повозку мул бодро шагал, не понукаемый хозяином – может быть, они направлялись домой. От этой мысли стало тесно в груди. Возница приветливо улыбнулся Итке; она, получившая в свое время строгое воспитание Берты Ольшанской, вежливо кивнула в ответ, но улыбка вышла вымученная. Когда телега проехала и мерный скрип колес утих, Гашек решил сменить тему:

– Твоей кобыле нужно имя.

Видимо, попытка была не слишком удачная. Итка, наскоро доплетая волосы, фыркнула:

– Не нужно.

– Мы же должны как-то ее называть.

– «Воронoй» достаточно, и не зли меня.

– Ее ведь как-то звали до этого, – настаивал Гашек. – Якуб не упоминал ее имени, но оно было. Теперь у нее другой хозяин, можно дать новое. Так иногда делают. В Заречье…

Итка так посмотрела на него, что рассказывать, как было в Заречье, расхотелось. Начал накрапывать дождь: стоило поторопиться попасть за ворота, где их могла защитить какая-нибудь крыша, потому что плащ у них был один на двоих, а вымокнуть совсем не хотелось.

– Будет Вечерницей, – наконец сказал Гашек после недолгого молчания. Итка равнодушно пожала плечами. «Она не хочет привязываться к этой лошади, – подумал он, – после того, что стало с Вороном». Они подъехали к городским воротам, и внутри невысоких стен Бронта их захлестнул водоворот шума.

Здесь открыто торговали всем, что было разрешено – а все запрещенное можно было раздобыть, зная нужное место и время. Школяры обеих бронтских академий, торговой и художественной, сновали по нешироким улицам, выделяясь в толпе одинаковыми модными стрижками и – иногда – форменной одеждой. Те, что были победнее, смотрели на прилавки с вожделением, побогаче – с некоторой долей разочарования. Вторых больше интересовала ночная торговля в тихих переулках: незаконно ввезенные в страну ингредиенты для красок или других веществ, обладающих не менее яркими свойствами, готовые порошки с различными воздействиями на неокрепшие умы, алкоголь и драгоценности сомнительного происхождения. И, конечно, женщины.

За проституцию никого не преследовали, но особенность профессии обязывала делить территорию вечернего Бронта с контрабандистами и алхимиками. Впрочем, казалось, всех такое соседство вполне устраивало. Гашек об этом знал, потому что несколько раз бывал здесь со Свидой по поручениям господина и, как ни неловко ему было об этом вспоминать, пользовался услугами местных дам. Старый управляющий не возражал – делал вид, что ни о чем не подозревает, а у Свиды это означало едва ли не высшую степень одобрения. Теперь, когда его не стало, Гашек понял, кем был для него киртовский управляющий. Трудно заменить мальчишке отца – у Свиды это получалось. При мысли о господине Гельмуте в голове возникло опухшее лицо Войцеха Ольшанского. Гашек прогнал своих призраков – ради Итки.

Солнце уже клонилось к закату, но дневная, законная торговля была в разгаре. На улицах стало тесно: в академиях кончились занятия, с работ пришли городские труженики. На подъезде к рыночной площади Итка и Гашек спешились. Вечерница явно не привыкла к такой шумной толпе: она металась из стороны в сторону и тянула поводья так сильно, что девушка, даже довольно крепкая, как Итка, справлялась с ней с трудом.

– Держи свою кобылу подальше от моей лавки, дура! – заорал рыжебородый торгаш, угрожающе размахивая на удивление маленькими для своего роста руками. Гашек хотел было сделать ему неприличный жест, но испугался строгого старческого окрика:

– Молодой человек! – Это сказал мужчина в длинном шерстяном одеянии, впитавшем смесь каких-то неведомых запахов, среди которых точно угадывался только один – запах немытого тела. Оказалось, что он обращался не к Гашеку, а к торговцу, привлекая его внимание. – Я хочу купить у вас мешочек серы, но вы кричите и не даете мне об этом сказать.

– Иди из ушей наковыряй, старик! – не унимался рыжебородый, своим рычанием еще больше беспокоивший Вечерницу. Гашек наконец догадался взять поводья из рук Итки, вручив ей взамен ко всему безразличную Красавицу.

– Каков нахал! – возмутился покупатель, погрозив лавочнику пальцем. – Ты не один тут торгуешь снадобьями!

– Эта дура чуть не разнесла мне весь товар!

– Не меняйте тему, молодой человек!