Первичный крик

До того случая пол дождем, Энн частенько били за то, что она испачкалась или сказала грубое слово или высоко задрала юбку — ее наказывали за самые обыденные вещи, которые сплошь и рядом случаются с каждым из нас. Но в каждом случае Энн сознавала свою вину, послушно просила прощения и продолжала вести прежнюю жизнь. Она вполне отчетливо сознавала, что с ней происходило. Однако в тот день, когда она попала под дождь, Энн не сделала ничего плохого; ей не надо было просить прощения, ничто не вынуждало ее чувствовать то горе, которое она чувствовала.

Тепло доброй соседки подчеркнуло пустоту ее собственной жизни. Она увидела проблеск той жизни, какой была лишена дома; кто-то просто потратил на нее свое время, отнесся к ней с добротой, ободрением, просто по–человечески, и девочка поняла, что никогда не сможет быть сама собой, так как в этом случае мать перестанет ее любить. Она прибежала домой, чтобы выплакать это понимание, чтобы оно не уничтожило ее, чтобы никогда больше не чувствовать такого страшного опустошения.

После этого плача, когда девочка пришла на кухню помогать маме, прежняя реальная жизнь Энн навсегда кончилась. Внешне она стала вежливой, милой и услужливой, но внутри стала нарастать напряженность.

Она старалась избавиться от дискомфорта, постоянно помогая матери, которая почти все время болела. Она по собственной инициативе ухаживала за младшим братишкой. Она боролась, но напряжение продолжало усиливаться, а невроз углублялся. Энн вовсе не хотела ухаживать за младшим братом, она хотела, чтобы ласкали и обнимали ее саму; она не хотела готовить обеды, ей хотелось играть. Но она беспрекословно делала то, что хотела от нее мать, отказываясь от собственных желаний. Она жила, всю жизнь стараясь превратить свою мать в добрую соседку, которая предложила ей свою любовь, не требуя ничего взамен. Борьба помешала ей почувствовать истину, она так и не поняла, что ее мать никогда не станет тем теплым и любящим человеком, который был ей так нужен. Девочка попала в западню.

Если она перестанет быть покорной и вежливой, то мать придет в негодование оттого, что ей приходится быть матерью. Покорность и вежливость были способом, которым Энн избегала полного отвержения со стороны матери. Она позволила матери стать ребенком, а сама стала играть роль матери. Энн взвалила на себя это бремя только потому, что питала нереальные надежды [2]. Когда-нибудь, надеялась Энн, наступит такой день, когда на ее долю тоже достанется немного любви, и она продолжала бороться за воображаемую любовь матери, получая взамен лишь приготовление обеда.

Таким образом, первичная сцена — это событие, которое переживается не полностью.Оно остается несвязанным с личностью, и поэтому не находит разрешения. Все это не означает, что в нашей жизни существует только один момент, когда возникает невроз, но именно в этот момент, то есть во время большой первичной сцены, невроз приобретает необратимый характер, и каждая новая травма лишь углубляет пропасть между реальным и нереальным «я» пациента.

Большая первичная сцена — это момент, когда накопление мелких обид, незначительной боли, отчуждений и подавлений сгущается и образует новое состояние сознания — невроз. Это момент, когда ребенок понимает, что для того, чтобы выжить, ему надо отказаться от части своей личности. Это понимание, слишком болезненное, чтобы ему сопротивляться, никогда целиком не доходит до сознания, поэтому ребенок начинает вести себя как невротик без проблеска понимания того, что с ним произошло.

Как мы видели, некоторые большие первичные сцены могут быть весьма драматичными. Другие могут казаться обыденными — например, когда мать говорит: «Если ты сделаешь это еще раз, я отправлю тебя в детский дом». Дело в том, что не сама сцена, а ее смыслгубительно действует на ребенка. Мелкая, по видимости, угроза или легкий шлепок могут субъективно оказаться такими же травмирующими, как помещение в детский дом.

Реальные и нереальные «я»

Несмотря на то, что я буду говорить о реальных и нереальных «я», надо иметь в виду, что это два аспекта единой реальной личности. Реальная собственная личность — это та личность, какой мы были до того, как выяснили, что она неприемлема для наших родителей. Все мы рождаемся реальными личностями. Мы не должны стараться быть настоящими.

То что мы выстраиваем впоследствии вокруг своего реального «я», есть то, что фрейдисты называют защитной системой. Но фрейдисты полагают, что защитная система необходима человеку, и что «здоровая цельная личность» — это личность с наиболее сильной защитой. Я же считаю нормальным человека, совершенно лишенного защитной системы, то есть, человека, не обладающего нереальным «я». Чем сильнее защитная система человека, тем сильнее он болен — так как является более фальшивым.